Но женщина не замолкает. Она начинает рассказывать мне, в каком состоянии находится сад последние пару месяцев.
– Извините, но мне пора, – прерываю я ее на полуслове. – Я нужна сестре.
Она что-то ворчит себе под нос, а я иду по тротуару и открываю боковую калитку. Когда я захожу в сад, у меня перехватывает дыхание. Женщина была права. Состояние то еще. Все заросло сорняками, повсюду валяются обломки мебели. Не понимаю, почему Пол не приведет все в порядок? Он ведь тоже тут живет. Ему же явно такое не по душе? Но, похоже, Пол не вмешивается. Я вспоминаю его бледное, уставшее лицо, когда он приехал, чтобы отвезти меня к юристу. Сейчас, когда я вижу это запустение, все становится на свои места. Это не дом.
С трудом отыскав тропинку, ведущую на задний двор, я иду по ней до веранды. Салли внутри. Сидит в кресле с неестественно прямой спиной и смотрит в сад.
Она так изменилась, что мне становится не по себе. С нашей последней встречи прошло несколько лет, и сестра подурнела. Очень сильно.
Немного помедлив, я поднимаю руку.
Она меня замечает, и ее рот открывается от удивления.
– Салли, – стучу я по стеклу. Я жестами прошу впустить меня, но она не двигается с места. Просто сидит и смотрит, словно не в силах поверить своим глазам. Я снова барабаню по стеклу, и наконец она произносит одними губами: «Открыто».
Я открываю дверь, и в нос мне ударяет крайне неприятный запах – смесь перезрелых яблок и пота. Салли сидит в грязном белом плетеном кресле в углу веранды. Ее сильно отросшие жирные светлые волосы сосульками свисают на плечи. На ней неряшливый розовый халат, и, подойдя ближе, я понимаю, что запах исходит от нее.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она, когда я закрываю дверь.
– Пришла тебя навестить, – отвечаю я. – Я только что была у юриста… по поводу мамы.
– Мама умерла, – бросает она, смотря мимо меня в окно. – Это ведь он тебя отвез?
Решив, что она имеет в виду Пола, я отвечаю, что да, он меня отвез. – А еще он отвез меня к ней на могилу и рассказал о похоронах, – добавляю я.
– Он всегда питал к ней слабость, – сухо говорит она. – Никак не возьму в толк, почему. Она говорила, что терпеть его не может, но она ненавидела все, что я люблю, не так ли?
– Не знаю, Салли, – отвечаю я. – Мама любила Ханну.
Она фыркает и подгибает колени к груди.
– Опять двадцать пять, – вздыхает она. – Так вот зачем ты пришла? Почитать мне нотации, как правильно воспитывать детей? Как же сильно ты заблуждаешься, Кейт. С самого детства.
Не обращая внимания на ее выпад, я оглядываюсь по сторонам в поисках места, куда бы присесть, но кроме старого облупленного кофейного столика здесь больше ничего нет. Поборов отвращение, я сажусь на краешек стола. Меня все еще немного мутит, а от запаха внутри веранды кружится голова.