Вообще ему казалось, что вся неуверенность его, вся грустность его жизни происходят именно из-за отсутствия семьи. И никогда ничего холостой человек не сможет серьезного сделать, очевидно, ни в какой отрасли. Однако ему было тридцать два года, и жизнь складывалась так, что девушки, которые, как он сам, пожалуй, выразился бы, подходили, совсем не выказывали симпатии к нему.
Впрочем, до сих пор — то есть двенадцать лет уже — он сокрушался об одном упущенном шансе, об одной студентке, по имени Катя, которая влюбилась в него и ему очень нравилась, но она в первый же день знакомства отдалась ему, и его это раздражало. Сделать ей предложение он не решился, упустил весну, упустил год, и все как бы кончилось.
Любопытно, впрочем, что жизнь его дальше шла параллельно жизни этой Кати: в три приблизительно года раз они случайно встречались, правда, все как на грех на каких-то нечистых, продуваемых, просто привокзальных даже, стогнах. Она побывала замужем дважды, и дети были от обоих браков, и жизнь ее была, очевидно, неровной, но полноценной. Квартира у нее была в центре, и в третью встречу она несла какой-то приятный, наверное, ей вздор о новой машине; она лучше выглядела, чем раньше, — так ему показалось, она не портилась — он заключил.
Но какого черта вспоминать то, чего не существует? И, если честно, не существовало. Ему бог послал В.К. и скучные муки не-любви. Он решил, что это наказание или, что ли, знак какой-то его непригодности к жизни.
К вечеру ему стало казаться, что ватная тоска наполнила его комнату. Он начинал ненавидеть предметы и части их: стулья, ножки кресел, дверные ручки, широкую вазу и рулончик лейкопластыря на дне ее.
Задвинув, раздвинув и снова задвинув шторы, он зажег лампу и вытащил из ящика стола большой конверт с фотографиями.
И вот — он смотрел на снимки, изображавшие В.К. Здесь она сидит, прикрывая обнаженную грудь согнутой рукою. Здесь — стоит у окна. Вот снимок, где получились красивые бедра и совсем не вышло лицо. Он понял, что надеялся на эти снимки напрасно: они ничего не проясняли, ничего не могли подсказать.
Даже в мелочах жизнь была неуправляемой.
Он сидел, положив голову на стол, на прилипавшие к щекам и ко лбу снимки, хотел что-то думать, чувствовать и не мог.
Он был по-настоящему бессилен, но даже Тот, Кто управляет всем, не мог ему помочь, поскольку он, всю жизнь отвлекаемый своими желаниями, а также похмельями, фотографированием, покупками, поездками, чтением, черчением и невесть чем, не удосужился поверить в Того, Кто управляет всем.
Он чувствовал себя торчащим посреди жизни, как бетонный столб в поле, причем пытающийся пустить корни, зазеленеть. Приблизительно так же, полагал он, располагались в мире Колесов, Скачков, Рукоятников. И непонятно было, чего же стоила их дружба, да и можно ли то, что происходило, всю эту россыпь мелких, округлых, как камушки на пляже, необязательных событий называть таким тяжелым, серьезным, платиновым словом.