— У… — протянула она. — Ты, главное, не сиди, двигайся, кровь будет бежать и быстрей щека пройдет, по себе знаю, что это. Ну, пошли купаться.
— Гы…
— Не гыкай, переодевайся и пошли, а то погода испортится.
Ира посмотрела на небо, на тоненькие тучки, что плыли где-то высоко, пожала плечами и пошла переодеваться.
— А ты, — видя, что Сережка собрался с ними, Настя указала рукой на поленья, — руби.
Они ушли одни. Часа через полтора Ирка уже трещала, словно это не она гыкала.
— Как, болит?
— Чуток еще ноет, но это хорошо, что пошли купаться, а то сейчас бы сидела в комнате и выла. В воскресенье папа хочет вернуться в город, говорит, что надо ванную отремонтировать. Он у нас мастер на все руки, сам все делает.
— Ладно, поедем.
— Как? А озеро, велосипеды, а грибы?
— Я не знаю. Сама что думаешь?
— Сережка с папой поедет, а мы тогда с тобой одни тут поживем, согласна? Ну, хотя бы недельку. Что там делать в городе?
— Если останемся одни, я согласна.
— Точно одни.
Оставшееся время отпуска пролетело быстро. Вроде все одно и то же: утро, умывальник, завтрак, лес и речка. Но эта размеренная жизнь Насте нравилась, она могла часами лежать и слушать пение птиц, смотреть, как летают ласточки. Как кружатся стрекозы, и прыгающий поплавок, когда начинал клевать пескарь. Настя могла утром взять удочку и пойти на речку, Ира лежала рядом и что-то всегда читала. А она просто смотрела на поплавок, как он то кружился на месте, то уходил в сторону, то вдруг начинал резко прыгать.
У бабушки было два кота, они за раз съедали все то, что Насте удавалось поймать, а после, растянувшись прямо у ног, засыпали.
— Вот счастье-то. Поел, поспал, опять поел.
— Разве это счастье?
— А что тогда счастье? — спросила Настя.
— Не знаю, у каждого оно свое. Кто-то пашет на работе, а после возьмет и купит себе телефон и счастлив, словно в этом его цель жизни.
— А что для тебя значит счастье?
— Я тоже не знаю, точно так же не знаю, чего хочу от этой жизни. Ведь я не просила, чтобы меня родили, а теперь вот сижу и думаю, что делать.
— Да корове проще, жует себе сено и счастлива.
— Откуда ты знаешь, что она счастлива? Может, ей это понятие не дано. Мы ведь разумные…
— Мы не знаем, что такое разум, а пытаемся его сравнивать с другими.
— Ну как же, а язык, письмо, архитектура…
— Мы часть природы, это так, но разве козел может оценить нашу математику? Нет, потому что он недостаточно разумен. А если есть иной разум, выше, как бы сказать, нашего. То как бы ты ни старалась его понять, ты будешь как козел смотреть на цифры и ничего не понимать.