Во-вторых, как говорится, с первой попытки новичок Зеленский взял 73 %, а новичок Путин в 2000 году — 51,95 %. Ему потребовалось двадцать лет вранья, чтобы получить те же 73 %.
В-третьих, у Зеленского молодая, симпатичная и, говорят, очень, очень неглупая жена, и, как это принято во всем мире, она сопровождает мужа на соответствующих важных церемониях. А Путин женат или нет? Никто не знает. Были разговоры об Алине Кабаевой, но они не подтверждаются фактами. Даже на Пасху и на Рождество он стоит в церкви как холостяк со свечкой, хотя рядом — Медведев не только со свечкой, но и с женой. Тут люди невольно вспоминают и дурную демонстрацию, которую он устроил из развода со своей постаревшей женой, которая родила ему двух дочерей. Разве не ясно, как это воспоминание может сказаться на рейтинге кремлевского холостяка?
В-четвертых, на Украине, в Киеве при новом президенте на бывшего президента-прохвоста сразу завели в суде три дела, ему шьют государственную измену, и наши долго дремавшие тугодумы, наконец, и тут вспомнили, что Путин-то, придя к власти, вместо полагавшегося суда над Ельциным издал Указ № 1 о неприкосновенности этой образины…
* * *
Конечно, 31 процент рейтинга это не 13, но все равно страшно. И можно себе представить, какое впечатление цифра 31 произвела на обитателей Кремля, какие там раздались звуки, какое возникло движение, какие родились планы.
Но тот же Федоров, который Валерий, вдруг заявляет: «Мы впервые в истории опросов 29 мая 2019 года решили напрямую спросить людей…» А разве прежде их спрашивали не напрямую, а как-то обиняком или через каких-то посредников? Ничего подобного! Вопросы ставились прямо. И какая необходимость после одного опроса через пять дней проводить новый? Ясно, что это продиктовано только намерением перечеркнуть первые нежелательные результат и получить другие, угодные начальству.
Дальше: «Мы решили напрямую спросить людей: вы доверяете Путину или нет? При этом (!) каждый (!) мог выразить доверие (а недоверие? — В.Б.) к Путину…» Что вы нам голову морочите? Конечно, все было «при этом», т. е. при опросе. При чем же еще? И, разумеется, «каждый» из тех, к кому ВЦИОМ обратился с вопросом, мог проголосовать. Зачем это разжевывание всем понятного, для чего эта толчея в ступе? И в то же время почему он молчит о том, что каждый мог выразить не только доверие, но и недоверие?
Эти странности речи, конечно, от паники, охватившей В. Федорова, теперь уже само слово «недоверие» пугает, он не решается произнести его.
Паника, смятение чувствуются и дальше: «…каждый мог выразить доверие (или недоверие! —