какъ звалъ адмиралъ компаніонокъ, русскихъ и иностранокъ, приживалокъ, нянь, и впослѣдствіи гувернантокъ и учителей. Боръ-Раменскіе жили широко и едва ли не проживали въ деревнѣ больше, чѣмъ многіе другіе, равные имъ по состоянію, проживаютъ въ городѣ. Чего только у нихъ не было? И оранжереи съ тропическими растеніями, и лошади замѣчательной красоты, и чистокровныя англійскія, и другія, собаки, и птицы, рѣдкіе голуби, и яркоперые попугаи, и обиліе всякаго рода экипажей. Одного только не допускалъ адмиралъ: верховыхъ лошадей для жены и дочерей. „Это дѣло не женское!“ сказалъ онъ однажды кратко, и тѣмъ порѣшилъ вопросъ. Впрочемъ, Серафима Павловна, маленькая, деликатная, робкая, нисколько не добивалась играть роль амазонки; всегда одѣтая изящно, по послѣдней модѣ, она любила выйти на массивное каменное крыльцо своего стариннаго дома, опираясь на руку мужа; любила сѣсть съ нимъ въ высокій кабріолетъ или покойный шарабанъ и прокатиться на красивой, но смирной лошади, защищенная отъ солнца городскимъ зонтикомъ или отъ вѣтра и сырости новомоднымъ пледомъ и ватеръ-прувомъ. Серафима Павловна, достигнувъ 37 лѣтъ, казалась гораздо моложе своихъ лѣтъ. Ее можно было принять, и какъ часто принимали ее люди незнакомые за сестру ея старшей дочери. Когда начинается разсказъ нашъ, этой старшей дочери, Вѣрѣ, минуло уже 16 лѣтъ. Она была высокая, полная, красивая дѣвушка, съ роскошными каштановыми волосами и большими, широко разрѣзанными сѣрыми глазами, съ ослѣпительнымъ цвѣтомъ лица и пунцовыми крупными губами; ея добродушный видъ подкупалъ всякаго, но ея неподвижность и постоянная улыбка скоро надоѣдали. Она была здоровая, красивая, кровь съ молокомъ, дѣвушка, но безъ всякаго выраженія въ красивомъ лицѣ.
Годомъ моложе ея былъ братъ ея, Сергѣй, названный такъ въ честь прадѣда своего, знаменитаго въ лѣтописяхъ отечественныхъ войнъ, генерала Боръ-Раменскаго. За Сергѣемъ шелъ сынъ Иванъ и, наконецъ, всѣхъ меньшая дочь Глафира. Сергѣй въ ту пору, когда начинается разсказъ нашъ, имѣлъ отъ роду 15 лѣтъ, отличался пылкостью нрава и рѣдкими способностями къ изученію языковъ и нѣкоторыхъ наукъ. Онъ былъ мальчикъ росту средняго, бѣлокурый, голубоглазый, лицомъ блѣдный, станомъ тонкій, какъ стебель, и чрезвычайно, хотя и безсознательно, граціозный во всѣхъ своихъ движеніяхъ и пріемахъ. Его густые, волнистые волосы напоминали своимъ цвѣтомъ спѣлую рожь, а его длинныя не по росту руки заставляли предполагать, что онъ еще вырастетъ. Братъ Сережи, Ваня, плѣнялъ всѣхъ. И онъ былъ голубоглазый, но его волосы, красоты дивной, останавливали на немъ взоръ всякаго. То не были рыжіе волосы, но бѣлокурые, съ золотымъ отливомъ, тѣмъ золотымъ отливомъ, который любятъ улавливать на полотнѣ талантливые живописцы. Черты лица его были необыкновенно правильны, будто отточены, и цвѣтъ лица, блѣдный, придавалъ еще болѣе прелести прелестнымъ чертамъ. Было нѣчто столь плѣнительное въ выраженіи его лица, что всякій на него заглядывался, а мать буквально не могла наглядѣться на своего милаго, изъ всѣхъ дѣтей наиболѣе любимаго, сына. Въ домѣ и старый и малый обожали меньшого барина, и самъ онъ, доброты рѣдкой, всѣхъ любилъ. Съ дѣтства его любимое, часто повторяемое, слово было: