Ваня не отходилъ отъ Сережи, который, сдѣлавъ усиліе надъ собою, показалъ много самообладанія и, прощаясь съ Соней, у которой на глазахъ блестѣли слезы, сказалъ, что скоро увидятся.
— Только весною, — сказала Соня печально, — до весны далеко.
— О нѣтъ, — возразилъ Сережа, — папа обѣщался отпустить меня въ Москву на недѣлю во время праздниковъ.
Глаша засмѣялась.
— Отлично устроили — мама поѣдетъ, Сережа поѣдетъ, а мы останемся здѣсь, въ терему, какъ царевны Несмѣяны въ старой сказкѣ.
Ей никто не отвѣтилъ, но Ваня сказалъ Сонѣ:
— Отчего бы вамъ не пріѣхать къ намъ зимою повидаться?
Соня такъ и встрепенулась.
— Ваня, — воскликнула она, — милый Ваня! всегда выдумаешь ты, что-нибудь хорошее. Мнѣ это и въ голову не пришло. Конечно, я пріѣду, непремѣнно пріѣду. Я знаю, что если я попрошу — папа самъ привезетъ меня къ вамъ, хотя на цѣлый мѣсяцъ. Не правда ли, мама? обратилась она къ матери.
Зинаида Львовна ласково сказала, что она, конечно, этому препятствовать не будетъ, и сама пріѣдетъ въ Знаменское.
Соня, вся взволнованная, бросилась на шею къ Серафимѣ Павловнѣ.
— Не надолго, не надолго, — говорила она, — пріѣду на вашу елку. Смотрите, — и она стала считать по пальцамъ: — октябрь считать нечего, онъ уже началъ итти, остается ноябрь, декабрь первой, другой, обчелся! воскликнула она, радостно смѣясь.
— Милая Соня, — сказала Серафима Павловна, — ты дорогая моя. Я тебѣ приготовлю мою маленькую гостиную и отдѣлаю ее для тебя блѣдно-розовымъ кретономъ съ блѣдно-голубыми бантами. Это послѣдняя мода.
И Серафима Павловна занеслась на крыльяхъ мечты и мысленно въ малѣйшихъ подробностяхъ устраивала будущее помещение Сони.
Ракитины уѣхали, и Знаменское опустѣло въ той же почти мѣрѣ, что и Иртышевка. Однообразно и тихо потекла жизнь Боръ-Раменскихъ. Дѣти много учились. Серафима Павловна покорилась и принялась рукодѣльничать. Она затѣяла различныя работы одна другой изящнѣе и мѣняла ихъ для разнообразія. Вечеромъ заставляла мужа читать вслухъ, но, къ сожалѣнію, вкусы ихъ разнились. Онъ любилъ читать историческія книги, а она любила романы, и онъ безропотно тѣшилъ ее и читалъ французскіе романы, которыхъ терпѣть не могъ. Днемъ онъ уводилъ обоихъ сыновей и пріучалъ ихъ къ хозяйству и не отдавалъ ни одного приказанія, не объяснивъ имъ его причины. Онъ обращался съ сыновьями, какъ будто имъ было уже лѣтъ 20, и всѣми силами старался развить ихъ, будто спѣшилъ ихъ состарить. Сережа очень гордился своими отношеніями съ отцомъ и сдѣлался самостоятельнѣе и рѣшительнѣе. Урокъ, данный ему отцомъ при размолвкѣ его съ Петромъ Семеновымъ, былъ забытъ, и Сережа опять сдѣлался рѣзокъ и высокомѣренъ. Онъ говорилъ съ прислугой такимъ голосомъ, что она удивлялась и обижалась; даже съ братомъ и сестрами онъ говорилъ повелительно. Ваня становился серіознѣе, а сестры сердились, Вѣра дулась, а Глаша подымала брата на смѣхъ и прозвала его