Адмиралъ вздохнулъ и послѣ краткаго молчанія продолжалъ:
— Выслушай, мнѣ надо сказать тебѣ многое. Мы всѣ не знаемъ, чтò насъ ожидаетъ въ будущемъ; жизнь прожить — не поле перейти, — говоритъ русская пословица. Быть можетъ, и тебѣ придется нести тяготу не по силамъ. Наберись духу смолоду, приготовь себя ко всему могущему случиться. А человѣкъ готовъ, когда онъ вполнѣ владѣетъ собою и самого себя держитъ въ строгой уздѣ. Владѣя собою, всякій въ состояніи перенести невзгоды жизни и стать господиномъ даннаго положенія; тогда только вынести можно стойко битву жизни!
Адмиралъ хотѣлъ сказать что-то, но остановился; Сережа хотѣлъ спросить что-то, но не сказалъ ни слова.
— Ты понялъ меня, другъ мой, — сказалъ, наконецъ, отецъ съ нѣжностью, не часто звучавшею въ его голосѣ.
— Понялъ, папа; только я не знаю, почему вы думаете, что мнѣ придется вынести многое. Я такъ счастливъ, живу такъ хорошо, какъ дай Богъ всякому.
— Конечно, но помни всегда мои совѣты и наставленія; они тебѣ пригодятся, какова бы ни была въ будущемъ жизнь твоя. Помни въ особенности, что ты старшій братъ, угождай, лелѣй, балуй сестеръ, не заносись и не корчи изъ себя самодура. Обѣщай мнѣ и будь мнѣ другомъ и помощникомъ.
Сережа бросился къ отцу на шею. Адмиралъ сжалъ его въ своихъ объятіяхъ и погладилъ его по головѣ.
— Я обѣщаю, обѣщаю, — шепталъ Сережа, и въ голосѣ его слышались сдержанныя слезы.
— Вѣрю… а теперь бери шапку и пойдемъ вмѣстѣ въ поле.
А Вѣра и Глаша сидѣли въ классной; Вѣра прилежно вышивала въ пяльцахъ, которыя были окутаны чистымъ полотенцемъ, чтобы не запылить узора. Глаша сидѣла около нея; на ея колѣняхъ лежало небрежное вязанье изъ бѣлой бумаги съ красными узорами. Это вязанье начато было давно, оставалось то на креслѣ, то на кушеткѣ, то на столѣ, пока Сарра Филипповна, ворча и выговаривая, не приказывала Глашѣ убрать его. Въ мысляхъ Глаши вязанье это долженствовало сдѣлаться одѣяломъ, но пока представляло длинную сомнительной чистоты полосу.
— Что ты молчишь? сказала Глаша, — уткнула голову въ работу, точно тебѣ за нее платятъ. Гадко смотрѣть.
— Я хочу скорѣе докончить эту подушку.
— Зачѣмъ? Кому? Для чего? Всѣ эти подушки — вещи, никому ненужныя. Скажи, тебѣ все равно, здѣсь ли прожить зиму, или въ городѣ?
— Конечно, не все равно. Мнѣ скоро семнадцать лѣтъ, хочется повеселиться; но не моя воля, я перемѣнить ничего не могу, такъ поневолѣ стараюсь дни коротать. Не плакать же? сказала Вѣра спокойно.
— Зачѣмъ плакать? Но и безъ слезъ можно негодовать и сердиться.
— А чтò изъ-за того пользы?
— Конечно, никакой, но душу отведешь! Когда я подумаю, какая безхарактерная наша мать, меня зло беретъ. Мало того, что она тотчасъ уступила отцу, она еще объявляетъ: