— Тебя любопытство изведетъ, — сказалъ Сережа смѣясь.
— Хочешь, я скажу? я знаю!
— Говори же, что?
— А что ты дашь мнѣ за это?
— Что хочешь, скажи только.
Глаша навострила уши, но вдругъ, будто понявъ въ чемъ дѣло, принялась живѣе прежняго выдѣлывать крендели ногами, летая вихремъ кругомъ гостиной.
— Ну, слушай, — сказалъ серіозно и медленно Сережа, — слушай, не ослушайся, да запомни, но позабудь.
— Да что ты, на смѣхъ что ли?
— Какъ можно — истинную правду скажу. На елкѣ будетъ елка вся въ лентахъ, цвѣтахъ, свѣчкахъ и фруктахъ, вокругъ нея… подарки!.. Подарки… повторилъ онъ торжественно.
— Фи! сказала Вѣра съ досадой: — какъ глупо! И совсѣмъ не смѣшно.
Глаша заливалась хохотомъ, смѣялся и Сережа съ Ваней. Вѣра посмотрѣла на нихъ презрительно и медленно вышла изъ комнаты.
— Нечего сказать, достаточно простовата и больно тупа, — сказала Глаша, смѣясь.
— Ну, зачѣмъ же обижать, — сказалъ Ваня, — пошутили и будетъ, а ты сейчасъ обижать!
Но Глаша тоже ушла и влетѣла въ дѣвичью.
— Лиза! Лиза! восклицала она, поглядывая умильно на любимую молодую горничную, числомъ третью въ штатѣ матери: — сдѣлай для меня, что я попрошу тебя, а я отдамъ тебѣ изъ моихъ вещей, что ты сама выберешь.
— И полноте, барышня, лясы точить. У васъ ничего нѣтъ такого, на что бы я могла польститься!
— Какъ нѣтъ?! У меня не мало вещей.
— Такихъ, которыя ваша англичанка вамъ дарить не позволитъ.
— Хочешь мою новую пелеринку?
— А что мнѣ въ ней? Ее носить пригодно вамъ, подростку, а мнѣ, дѣвицѣ взрослой, она не годится. Притомъ ваша маменька отъ сердца своего добрѣйшаго меня не забываетъ. Еще вчера отдала мнѣ своихъ два лѣтнихъ платья — оба съ иголочки. У нихъ такой обычай: ни за что не будутъ носить прошлогодняго платья. Надоѣло, скажутъ; другое сошью. Оно и правда, что бы намъ доставалось, если бы барыни носили свои платья до износу.
— Когда я буду большая, я свои платья раздавать не стану.
— Что жъ? Беречь будете?
— Нѣтъ, продавать.
— Какъ? воскликнула Лиза въ изумленіи.
— Мнѣ сказывала Танюша, что такъ дѣлаютъ иныя петербургскія барыни. Онѣ жидовкамъ продаютъ платья или мѣняютъ ихъ на новыя.
— Ну, это гадость: не барское это дѣло! воскликнула Лиза съ негодованіемъ.
— Ты это потому, что не тебѣ бы досталось, — сказала Глаша.
— Ничуть, а потому, что это какъ-то низко.
— Подлинно низко, — подхватила Марѳа Терентьевна, — такъ хорошiе господа не дѣлаютъ. Они завсегда имѣютъ попеченiе о своей прислугѣ и о своихъ бѣдныхъ. Что вамъ барышнѣ непригодно или надоѣло, то для бѣдной дѣвочки обнова и нарядъ, великій подарокъ, большое счастіе. Подумайте сами: щеголихамъ этимъ мало того, чтò имъ Богъ далъ; отъ излишняго-то, отъ ненужнаго-то отдать неимущимъ не желаютъ, а продаютъ! И кому же? жидовкѣ! Сами жидовки! прости, Господи. Вамъ, барышнѣ Боръ-Раменской, продавать старое тряпье срамно и не думать о бѣдныхъ грѣшно.