— Ну, хорошо, хорошо, — сказала Глаша, — не приставай. — Она оборотилась опять къ Лизѣ, увѣщевая ее разсказать, чтò привезли въ ящикахъ.
— Рада бы я радехонька сказать вамъ, что выкладывали, но барыня строго-на-строго приказывали держать языкъ за зубами.
— А хорошая прислуга свое дѣло знать должна и лишняго не болтать, — сказала Марѳа Терентьевна важно и внушительно.
Но Глаша, не обращая никакого вниманія на слова Марѳы Терентьевны, все приставала къ Лизѣ.
— Такъ ты не хочешь мнѣ сказать? шептала она ей. — Скажи, скажи, какія тамъ вещи? Что тебѣ стоитъ?
— Барышня, я рада бы утѣшить васъ, рада-радехонька, но барыня строго приказывали никому ничего не разсказывать.
Въ эту минуту вошла Сарра Филипповна съ Вѣрой, и Глаша отложила свои разспросы до болѣе удобной минуты.
Наступилъ и канунъ праздника. Няня Дарья Дмитріевна въ своемъ бѣломъ, какъ снѣгъ, чепцѣ и въ своемъ мериносовомъ платьѣ, чопорная и опрятная, вынесла старинныя иконы въ дорогихъ ризахъ, поставила ихъ въ залѣ на столъ, накрытый дорогой камчатной скатертью, и зажгла передъ ними восковыя свѣчи. Пришелъ отецъ Димитрій съ причтомъ, изъ кабинета вышли адмиралъ съ женою и, поздоровавшись съ священникомъ, стали впереди. Дѣти собрались около нихъ; за ними помѣстились живущіе, а въ глубинѣ залы многочисленная дворня. Началась всенощная, послѣ которой всѣ поздравили другъ друга. Адмиралъ пригласилъ священника откушать чашку чаю, и всѣ вышли въ залу, гдѣ былъ накрытъ чайный столъ, усѣлись, и началось чаепитіе. Священникъ оживленно разговаривалъ съ гостепріимнымъ хозяиномъ, но Серафима Павловна была въ этотъ день не хорошо настроена и сидѣла молчаливая; она не любила долгихъ разговоровъ о приходѣ и его нуждахъ, хотя посылала все нужное больнымъ или тѣмъ, кто находился въ крайней бѣдности.
— Не люблю я, — говорила она, — скучныхъ разговоровъ. Чтò тутъ долго разсуждать: послать лѣкарства, муки и масла кому нужно. Вотъ и дѣло сдѣлано!
Она помогала съ удовольствіемъ, слѣдуя влеченію сердца, но скучала, когда долго говорили о больныхъ и бѣдныхъ.
— Что за польза разсказывать о такихъ печальныхъ случаяхъ? гораздо лучше помочь скорѣе, — восклицала она, прерывая мужа. — Я уже давно все это знаю. Няни и горничныя мнѣ объ этомъ докладывали, и я распорядилась тотчасъ. Всего послала. Онѣ всѣ, наперерывъ, первымъ долгомъ считаютъ мнѣ доложить: на деревнѣ курица не издохнетъ, чтобы онѣ, а отъ нихъ и я, того не знали.
И это была правда истинная. Добрая Серафима Павловна по своей избалованности была лѣнива, отчасти эгоистична и не любила ходить къ больнымъ сама, но любила помочь имъ и всегда посылала вмѣсто себя Сережу и Ваню, а если болѣзнь казалась ей заразительной, то отправляла Марѳу.