— Однако, — сказалъ адмиралъ, — ты, вѣрно, не все знаешь. Послушай, что говоритъ отецъ Димитрій: у Савина нѣтъ ни зерна хлѣба; онъ принужденъ продать свою корову. Корова въ крестьянской семьѣ — кормилица. Безъ молока малыя дѣти бѣдствуютъ.
— А дѣтей-то у него пятеро, малъ-мала-меньше, — сказалъ священникъ. — Очень жаль Арину, жену Савина. Вѣдь онъ пьяница, а она баба работящая, ею только домъ держится; но ведь жена не вольна унять мужа, и они очень обѣдняли. Дѣти тоже не виноваты, что отец негодяй. Чѣмъ безъ коровы кормиться будутъ? Одна дѣвочка новорожденная, да два другіе едва на ногахъ стоятъ.
— Мы объ нихъ позаботимся, — сказалъ адмиралъ, — до крайности не допустимъ. Не такъ ли, милая? Добавилъ онъ, обратясь к женѣ.
— Хорошо, — сказала она, скучая и не вслушиваясь въ разговоръ, который надоѣдалъ ей.
— Папа, — сказалъ Ваня тихо и такъ, что другіе не могли его слышать, — все сдѣлано. Вчера корову мама купила и оставила ее у Арины для дѣтей. Теперь Савинъ ее ни продать ни пропить не можетъ. Она наша.
— Кто распорядился? Кто вамъ денегъ далъ?
— Придумали это Сережа и я, а денегъ дала мама, и по ея запискѣ будутъ выдавать всякій день и сѣна для коровы, и крупы для семьи. Старая Авдотья, мать Савина, все плакала и въ ноги кланялась.
Лицо адмирала просвѣтлѣло; онъ былъ очень доволенъ и не скрывалъ этого. А Серафима Павловна спокойно пила чай и продолжала скучать, не интересуясь разговорами, ее утомлявшими. Но вдругъ она отставила свою чашку, прислушалась и встрепенулась.
— Чу! слышите? воскликнула она, — колокольчики и лошадиный топотъ — будто мчатся тройки.
— Ничего не слышу, — сказалъ адмиралъ.
— Ты тугъ на ухо, а у меня ухо чутко. Дѣти, слышите?
Всѣ смолкли, и вдругъ всѣ дѣти воскликнули въ одинъ голосъ:
— Слышимъ! Слышимъ!
— Глухіе! сказала, смѣясь, весело Серафима Павловна, — а я давно слышу. Я всѣхъ васъ перещеголяла, хотя вы всѣ еще дѣти, а я старуха.
Старухой Серафима Павловна называла себя, когда была въ духѣ.
— Да куда вы? сказалъ адмиралъ смѣясь: — зачѣмъ вы повскакали съ мѣстъ и бѣжите въ переднюю? Пріѣхать некому, сосѣдей нѣтъ, развѣ исправникъ или уѣздный докторъ завернули сюда, возвращаясь со слѣдствія. Отъ нихъ радости мало; устали, наѣдятся и спать уйдутъ.
— Доктора я не жалую, — сказала Серафима Павловна брезгливо: — онъ разстраиваетъ мои нервы. Пойдетъ расписывать всякія болѣзни, да такія страшныя, изъ всякаго прыща договорится до антонова огня. Противно слушать! Il est lugubre!
— А ты не слушай, — сказалъ ей мужъ.
— Не слушай! Не затыкать-же мнѣ уши ватой, какъ ты думаешь. Но вотъ… Это лихая тройка и за ней другая мчатся уже по проспекту… влетѣли на дворъ… у подъѣзда. Нѣтъ, это не докторъ!