— Antoine! сказала она съ тревогой, — брось перо, полно писать. У насъ бѣда.
— Какая? спросилъ онъ, вставая тревожно. — Что случилось?
— А случилось то, что я предчувствовала! воскликнула она. — Меня не слушаютъ, меня считаютъ дѣвочкой… а я права, всегда права. Ваня простудился.
— Что съ нимъ? спросилъ отецъ спокойнѣе, ибо при нервомъ взглядѣ на искаженное лицо жены испугался.
— Задыхается, колотье, жаръ страшный! Я говорила, что эти горы…
Адмиралъ не слыхалъ конца ея рѣчи; онъ вышелъ поспѣшно и отправился въ комнату Вани. Ваня, весь въ жару, метался на постели, не могъ вздохнуть и жаловался на колотье въ боку.
— Что дѣлать? Что дѣлать? повторяла Серафима Павловна жалобно, крѣпко сжимая сложенныя руки, будто просила у кого-то пощады.
— Надо приложить горячительный компрессъ, — сказалъ адмиралъ.
— Ну, нѣтъ! Это все какіе-то новые ужасы, — сказала Серафима Павловна, приходя въ азартъ. — У него жаръ такъ и пышетъ, онъ простудился, а тутъ прикладывать холодную воду, простужать еще больше, не хочу! Не позволю ни за что!
— Но, Фимочка, компрессъ согрѣваетъ тѣло.
— Холодная-то вода согрѣваетъ? Все пустяки, безумныя выдумки!
Адмиралъ вышелъ поспѣшно; жена потерянная пошла за нимъ.
— Куда ты?
— Останься съ Ваней; я сейчасъ возвращусь, только пошлю за докторомъ, распоряжусь подставой.
— Стало-быть, правда, — болѣзнь страшная! воскликнула она, взялась обѣими руками за голову и зарыдала.
— Милая, милая, воздержись, не пугай сына, сядь подлѣ него. Богъ милостивъ.
Адмиралъ позвалъ къ себѣ приказчика.
Меньшой сынъ нашъ занемогъ, — сказалъ онъ ему, — полагаю, что у него воспаленіе легкихъ. Сiю минуту пусть скачетъ Никита кучеръ въ Москву за докторомъ. Пошлите подставу въ Озерки. Время не терпитъ, скорѣе!
Сказавъ это, адмиралъ пошелъ въ дѣтскую.
— Анна Петровна! сказалъ онъ экономкѣ, — я сейчасъ уведу жену изъ комнаты Вани, а вы поставьте ему горячительный компрессъ, какъ вы это всегда дѣлали въ больницѣ.
— Не впервой, я это дѣло знаю, только барыня компрессовъ боится — и, право, напрасно. Они очень, можно сказать, пользительны.
— Знаю. Только вы скорѣе, потихоньку отъ жены, а то она испугается.
Сказавши это, онъ обнялъ жену и, такъ какъ Ваня, тяжело дыша, лежалъ съ полузакрытыми глазами, сказалъ ей шопотомъ:
— Уйдемъ. Быть можетъ, онъ заснетъ, притомъ мнѣ надо сказать тебѣ два слова. Сережа и Анна Петровна останутся съ Ваней.
— Я сына не оставлю, — сказала она съ несвойственной ей твердостію и рѣшимостію.
— На десять минутъ только. А вотъ и Анна Петровна посидитъ съ Ваней, а мы сейчасъ вернемся.
Когда Серафима Павловна воротилась въ комнату сына, компрессъ былъ уже наложенъ. Не подозрѣвая этого, она сѣла у постели сына, не сводя съ него своихъ отуманенныхъ слезами глазъ. Руки ея безпомощно упали на колѣни, и она сидѣла неподвижно, какъ статуя. Весь вечеръ, вздрагивая при малѣйшемъ стонѣ сына, она просидѣла у его изголовья; при наступленіи ночи адмиралъ прибѣгнулъ къ ухищреніямъ, чтобы удалить ее изъ комнаты больного, которому слѣдовало перемѣнить компрессъ. Но она, чуя что-то, отказалась наотрѣзъ отойти отъ постели Вани, и мужъ долженъ былъ признаться, что ему приложили компрессъ. Серафима Павловна вышла изъ себя.