— Это на память обо мнѣ, — и прибавилъ тотчасъ: — чтобы когда я выздоровлю, вы все-таки помнили, какъ ходили за мной и какъ любили меня во время болѣзни. А теперь, мамочка, у меня есть до васъ просьба. Не откажите. Дайте слово, что не откажете.
— Что это, Ваня, ты точно маленькій. Тебѣ уже не три года.
— Какое три, ужъ цѣлыхъ 15 лѣтъ, — сказалъ онъ, улыбаясь, — почти совершеннолѣтній. Но это все равно; въ отношеніи васъ, милая мама, Сережа и я, мы всегда малыя дѣти. Ваша воля — намъ законъ. Только не откажите мнѣ теперь. Да? скажите: да. Соня, проси maman сказать:
Соня, получивъ отъ Вани розу, все время молчала, подавляя въ себѣ волненіе и печаль, ее охватившія, но въ отвѣтъ на слова Вани, она взяла за руку Серафиму Павловну и сказала:
— Прошу и я! Милая наша мамочка, скажите: да. Ванѣ такъ хочется, не огорчайте насъ. Да, не правда ли, да?
И Соня заглянула въ лицо Серафимы Павловны, протянула ея руку и принялась цѣловать эту руку, приговаривая: „Да, да, наша милая мамочка“.
— Ну, хорошо. Отъ васъ не отвяжешься. Говорю: да.
— Помните же, мама, вы сказали: да. Слушайте и не отвѣчайте тотчасъ, дайте договорить. Мамочка, мнѣ ужасно не хочется покидать Знаменское и уѣхать… Молчите, молчите, мама, дайте все высказать.
Онъ ласково зажалъ ей ротъ рукою, этой блѣдной, исхудалой рукой, обнялъ ее другою рукой за шею и поцѣловалъ нѣсколько разъ.
— Мнѣ жестоко оставить Знаменское. Теперь еще погода ужасная; куда мы поѣдемъ по этимъ дорогамъ, въ грязь и слякоть. Подумайте…
Она прервала его.
— Да мы и не ѣдемъ такъ скоро, а только когда будетъ теплѣе.
— Еще того хуже. Оставить Знаменское, когда все оживаетъ и ожило, когда весна и солнце, птички прилетѣли и цвѣты въ оранжереяхъ въ полномъ цвѣту. Въ Знаменскомъ рай. А вотъ осенью, если вамъ такъ хочется ѣхать и везти меня за море, я поѣду, куда вамъ угодно. Только не теперь.
— Но докторъ говорилъ, что тебѣ югъ необходимъ, что морской воздухъ…
— Знаю, слышалъ, но все это мы поѣдемъ искать осенью, а лѣто останемся здѣсь. Вѣдь вы ужъ обѣщали.
— Нѣтъ, Ваня, такъ нельзя, я не могу…
— Но отчего же?
— А оттого, что докторъ…
— Хорошо, я дѣлаю уступку. Спросите у доктора, если онъ согласится, то и вы препятствовать не будете.
— Онъ не позволитъ.
— Но если позволитъ, вы будете согласны?
— Вѣдь это пустой разговоръ, Ваня. Конечно, я сдѣлаю то, что прикажетъ докторъ.
— Хорошо, помните же ваше обѣщаніе.
— Я не могу надивиться, — сказала она не безъ досады, — люди ѣдутъ за границу и себя отъ радости не помнятъ, а вотъ мы навыворотъ. Намъ говорятъ поѣзжай, а мы — не хочу!