Соня не сказала ни слова въ отвѣтъ на слова отца; лицо ея поблѣднѣло, и слезы дрожали на длинныхъ рѣсницахъ. Она вышла изъ комнаты, мать пошла за нею.
— Соня, я не хочу тебя обманывать, — начала мать, но Соня прервала ее.
— Не говорите, не говорите, я знаю: ему хуже, гораздо хуже.
— Соня, не волнуйся, выслушай меня. Тебѣ выпало на долю, люди скажутъ, по стеченію обстоятельствъ, а я скажу — по волѣ Божіей, быть утѣшительницей. Ты призвана въ семью друзей нашихъ въ тяжкую минуту скорби. Собери свои силы, забудь о себѣ, помни о дорогихъ друзьяхъ, услади ихъ великую скорбь.
— О мама! мама! Какъ могу я? Ужели онъ… Ваня… такъ…
— Жизнь и смерть въ рукахъ Божіихъ. Онъ властитель рожденія, жизни и смерти. Покорись ему. Покажи мужество, покажи любовь. Время испытанія наступило. Скрой свое горе, думай объ ихъ скорби. Я отпускаю тебя ненадолго; я пріѣду черезъ два дня сама. На то и друзья, чтобы въ день бѣды не оставлять другъ друга.
Черезъ часъ адмиралъ съ тяжкимъ чувствомъ горькой радости увезъ Соню въ Знаменское.
Пріѣздъ ея оживилъ всѣхъ. Дѣти не помнили себя отъ радости, Серафима Павловна была особенно нѣжна къ ней, а Ваня совсѣмъ, казалось, оправился. Онъ сидѣлъ въ своемъ креслѣ, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ, съ блиставшими глазами, и завладѣлъ Соней; онъ усадилъ ее подлѣ себя и не отпускалъ отъ себя до поздняго вечера. Мать хотѣла, чтобы онъ легъ спать раньше, и пыталась увести Соню, но отецъ заступился за Ваню.
— Оставь, — сказалъ онъ женѣ, — пусть ихъ поболтаютъ, одинъ вечеръ не въ счетъ.
„А сколько вечеровъ еще осталось“, думали многіе въ комнатѣ больного, ибо всѣ домашніе давно знали, въ какомъ положеніи находился Ваня, зналъ это и бѣдный отецъ и потому ни въ чемъ не желалъ стѣснять сына, дни котораго были сочтены. Соня помнила слова матери; они проникли въ ея сердце, и никто не могъ бы отгадать, что она чувствовала. Самъ адмиралъ, столь наблюдательный и проницательный, не подозрѣвалъ, что эта маленькая дѣвочка все знаетъ, и что ея сердце болѣзненно сжимается, хотя она и разсказываетъ больному, повидимому, весело и беззаботно о представленіи въ циркѣ, гдѣ своимъ умомъ и своими фокусами удивляли всѣхъ ученые слоны. Когда же всѣ разошлись, и Соня осталась одна въ приготовленной ей комнатѣ, какъ горько она заплакала и какъ горячо молилась, стоя на колѣняхъ передъ иконой Богоматери, находившейся въ изголовки ея постельки! Бѣдная Соня!
Въ продолженіе нѣсколькихъ дней Ванѣ было лучше; снѣдавшая его лихорадка какъ будто пріостановилась, по крайней мѣрѣ пароксизмы ея были легче; Ваня опираясь на руку матери, выходилъ иногда въ залу, которая была уставлена растеніями. Онъ любилъ цвѣты, и мать приказала принести изъ оранжерей только что распустившіяся розы. Однажды во время этой прогулки Ваня попросилъ позволенія срѣзать двѣ розы и далъ ихъ — одну матери и одну Сонѣ. Весело улыбаясь, онъ сказалъ: