— Не одному, Ваня, — сказала она дрожащимъ голосомъ, — а съ ангеломъ-хранителемъ твоимъ. Онъ тебя не оставитъ.
— Да, я вѣрую, я надѣюсь, но все-таки я оставляю всѣхъ васъ, чтобы итти въ другой, невѣдомый міръ. Конечно, на все воля Божія, я покоряюсь ей. — Ваня перекрестился и продолжалъ: — Но мнѣ нелегко и особенно потому, что я долженъ еще… пока… скрывать отъ Сережи, зачѣмъ загодя его мучить… Соня, не отнимай моихъ силъ, не терзай себя, не обливайся такими горячими слезами. Онѣ насквозь жгутъ мое сердце.
— Ваня! Ваня! воскликнула Соня, и ея восклицаніе походило на вопль растерзанной души.
— Ради Бога тише! Ради Бога успокойся, а то я буду раскаиваться, что довѣрился тебѣ. Будь тверда — тебѣ надо будетъ много твердости, но я на тебя надѣюсь. Ты никогда не оставишь моей матери и отца своею любовью. Будь добра къ сестрамъ — говори имъ правду ласково. Я замѣтилъ, что Таня имѣетъ хорошее вліяніе на Глашу, вы вмѣстѣ можете сдѣлать ей много добра. Скажи это отъ меня Танѣ. Меня помни; я сердечно люблю тебя и вездѣ буду любить. Вѣдь всѣ вы въ свою очередь уйдете туда, куда я иду теперь.
— Не знаю, Ваня. Ты такой добрый.
Она обняла его; слезы ихъ хлынули и смѣшались.
А Серафима Павловна сообщила мужу, что Ваня умолялъ ее не везти его за границу, и не была удивлена, что адмиралъ принялъ это извѣстіе, повидимому, спокойно; она приписала это тому, что мужъ ея любилъ Знаменское и терпѣть не могъ оставлять его.
— А ты радъ-радехонекъ! сказала она, наконецъ, не безъ легкой насмѣшки.
Но онъ не улыбнулся и сказалъ холодно:
— Какъ хотите, такъ и дѣлайте. Если рѣшили оставаться, Оставайтесь. А мнѣ радоваться нечему.
— Ты, право, чудной; всѣ вы все принимаете не по-людски. Ты во снѣ и наяву видишь жить безвыѣздно въ Знаменскомъ, а когда тебѣ предлагаютъ остаться, ты безъ удовольствія говоришь: какъ хотите, так и дѣлайте!
На лицѣ адмрала пробѣжала тѣнь, какъ будто онъ нетерпѣливо сознавалъ несправедливость упрека, но онъ тотчасъ овладѣлъ собою и отвѣчалъ спокойно:
— Нетъ, я останусь здѣсь охотно.
— Такъ я пойду, велю все выложить, объявлю новость дѣвочкамъ — вотъ такъ рады будутъ, и особенно, если я скажу, что осенью мы всѣ, всѣ поѣдемъ в чужiе края. Да, это рѣшено; я Ракитиныхъ уговорю тоже ѣхать вмѣстѣ.
— Тогда видно будетъ, — сказалъ адмиралъ утомленнымъ голосомъ. И веселость жены и ея говорливость теперь пришлись ему тяжки. Онъ однако вскорѣ задумался, и жалость охватила его сердце.
„Несчастная мать!“ просилось на языкъ его, и онъ сѣлъ въ кресло и закрылъ лицо руками.
Дни текли за днями. Ваня слабѣлъ. Всякое утро входила къ нему мать, цѣловала его, заботливо спрашивала: