Но техника - или тот, кто ею управлял, - на этот раз подвели меня гораздо более подло, и узнала я об этом именно в тот момент, когда мы с писательницей тихо-мирно пили кофе перед съемкой. Галина Михайловна Шаркова прославилась очень давно, еще во времена моего детства; она не была диссиденткой, чьи книги доставали из-под полы и читали по ночам, - нет, она писала всего лишь об обычной женской жизни, то есть о любви, потому что женщина любого возраста без любви - это нонсенс.
Коллеги- писатели, особенно мужского пола, ее ненавидели за то, что ее обожали читатели, и презрительно называли беллетристкой - якобы она пишет на потребу и потеху широкой публике с ее низменными вкусами. Времена изменились, писатели, как и все люди, должны были (заучиться существовать в условиях дикого рынка, и оказалось, что на одни гонорары прожить очень трудно, почти невозможно, а книги «для элиты» никто не издаст, потому что никто их не покупает. Так «деревенщики» стали «детективщиками», поэтессы переквалифицировались в авторов любовных романов, а некоторые писатели, отличавшиеся особенно изысканным слогом, принялись за дешевые книги для чтения в транспорте, изливая свою злость в писанину и употребляя при этом нецензурную лексику в таком переизбытке, что у меня вяли уши, едва взгляд падал на их страницы. И одна Галина Михайловна не изменяла своей манере, разве что писать она стала еще более живо и образно, потому что не боялась уже редакторской цензуры, коверкавшей ее фразы и не дававшей ей выделяться из общей массы советских писателей. Ее по-прежнему любили читатели и по-прежнему ненавидели бездарные критики, отчего она очень страдала. Как раз в тот момент, когда я пыталась разобраться, почему она так расстраивается, прочитав очередную ругательную статью, нас прервала Тамара Синякова:
- Агнесса, я вынуждена тебя огорчить. - Она сама была очень расстроена и забыла даже извиниться перед писательницей.
- Сегодня мы должны были давать в эфир твою программу с исполнительницей испанских романсов - ну, той, из бассейна «Москва»… Так вот, мастер-кассета, которую ты мне вчера отдала, оказалась вдрызг испорченной Звук - ни к черту, как будто ее кто-то жевал… Я бросилась искать черновые варианты, по они не сохранились - во всяком случае, Света не знает, куда они делись. Хотя опера с Петровки отдали все материалы, как они и обещали. Увы, копии они не сделали, я уже справлялась, да это нас все равно бы не выручило - аппаратура у них допотопная.
Вслед за ней вошел Виталик с недоуменным выражением на обычно маловыразительном лице: