– Костюм, – прошелестела мать Руперта. – Два костюма в один день.
– Как бы то ни было, не переживай. Я снова соберу деньги на аренду. Я буду зарабатывать больше тебя, – заявил мистер Браун, к удивлению матери Руперта.
– Я всегда думала, что носить костюм буду я, – прошептала миссис Браун и рассказала намного более короткую историю о своём увольнении.
– Э, не переживай, – отмахнулся мистер Браун. – Давай об этом до завтра и думать не будем. Давайте отпразднуем! Погодите и только посмотрите, что у меня есть.
Он метнулся в гостиную и вернулся с двумя большими пакетами. Дети с криками обступили его, требуя показать, что там. Мистер Браун заставил их угадывать, а когда они сдались, прокричал:
– Гамбургеры!
Собравшись вокруг телевизора, они съели свои гамбургеры, которые оказались даже лучше, чем мечталось Руперту. Сидевшая рядом с ним Элиза, чувствуя счастливую атмосферу в комнате, расхрабрилась и вскочила на ноги.
– Я сегодня получила звёздочку, – воскликнула она. – Наша учительница раздаёт их домой, если ты отлично выполнил задание. Я положила её в свою подушку. Сейчас принесу.
– Не надо, – вздохнула мать, поднимаясь и направляясь к лестнице. – Учителя просто очарованы тобой. Вот почему они дают тебе эти штуки. Если так пойдёт, скоро и ты будешь ходить в костюме. Я иду спать. Мне завтра ещё работу искать.
«Мать всё ещё мечтает о костюме, крокодиловых шпильках и прилагающейся к ним жизни», – подумал Руперт. Но сам он был счастлив не из-за костюма, не из-за прочих вещей, которые могли бы дать ему Риверсы. Счастьем было то, что он повидал, крутясь среди них. Риверсам повезло жить в очень богатом квартале. Но и в очень бедном, и в бедном, и в зажиточном, и в богатом, и в очень богатом районах города у всех были глаза.
Тётя Хазелнат была права: твоя жизнь, ТВОЯ жизнь, кто бы ты ни был, была уникальной и блистательной. В жизни одних было больше денег, но в жизни всех была равная доля чуда. Однако, чтобы увидеть её, нужно было охватить взглядом и всё остальное, а зоркость давалась страшной ценой чувствования.
Это то решение, к которому нельзя подтолкнуть, а можно только прийти. Нельзя заставить других видеть или чувствовать, но можно поделиться частью того, что принадлежит тебе.
– Пойдём, – позвал он, вскакивая на ноги и беря Элизу за руку, чтобы утянуть её за собой. Они пошли наверх.
– Слушай, – сказал он, заходя в спальню, – завтра мы пойдём, запишемся в библиотеку, возьмём книги о приключениях и будем читать их. Но сегодня я расскажу тебе одно из моих собственных.
Элиза запрыгнула на свою кровать, а Руперт сел на пол.