Она рассмеялась. Гале узнал этот смех и побледнел как полотно.
- Я зашел слишком далеко, - пролепетал он. - Успокойся, Мушетта, успокойся, оставим этот разговор.
- Я напугала тебя, - сказала она уже не так громко.
- Немного, - признался он. - Ты теперь так возбуждена, так необуздана... Довольно об этом, мне все ясно.
Она вздрогнула.
- Во всяком случае, тебе нечего опасаться. Я ничего не видел, ничего не слышал. Вообще говоря, ни я, ни кто бы то ни было... - неосторожно начал он.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я хотел сказать, что твой рассказ, независимо от того, сказала ты правду или солгала, походит на сон...
- То есть?
- Кто видел, как ты выходила из дому? Кто видел твое возвращение? Какие могут быть против тебя улики? Ни единого свидетеля, ни единого вещественного доказательства, ни единой записки, ни пятнышка крови... Вообрази, что я объявляю себя убийцей. Ну и что? Мне тоже никто не поверит. Доказательств-то нет!
И тут Мушетта поднялась перед ним во весь рост. Нет, она не была бледна - напротив, лоб, щеки и самая шея ее пылали так ярко, что под тонкой кожей на висках резко обозначились синие жилы. Сжатые кулачки были угрожающе подняты, но в глазах несчастной девочки отражалась невыразимая тоска, словно она молила о пощаде. Потом и этот свет угас, и в зрачках Жермены заметалось безумие. Она открыла рот и закричала.
Непрерывный звериный вой, звучавший то выше, то ниже, наполнил домик, где уже слышался повсюду невнятный говор и топот ног. Врач отшвырнул далеко от себя тщедушное окостенелое тельце и теперь пытался зажать воющий рот, заглушить вопль. Он боролся с ним, как убивец борется с живым, бьющимся под его пальцами сердцем. Если бы по случайности его долгие руки натолкнулись на содрогающуюся шею Жермены, она несомненно была бы удавлена, ибо всеми своими движениями обезумевший от страха трус походил на убийцу. Он сдавил, стеная, маленькую челюсть, и никакая сила в мире не заставила бы его ослабить хватку... Зеледа и Тимолеон появились в одно время.
- На помощь! - взмолился он. - Мадемуазель Малорти... приступ буйного помешательства... необыкновенно тяжелый... Да помогите же, боже мой!..
Тимолеон схватил руки Жермены и придавил их к ковру, раскинув крестом. Помешкав немного, мадам Гале взялась за ноги. Освободив наконец руки, Гале накинул на лицо безумицы смоченный эфиром платок. Жуткий вой приглушенно звучал еще некоторое время, постепенно стихая, и, наконец, оборвался. Побежденная девочка потеряла сознание.
- Сбегай за простыней! - приказал врач супруге.