– В какой-то мере, – признался я. – Смотря какую версию вы слышали.
– Я бы лучше выслушала твою версию, – подалась вперед Фиби.
Сразу вспомнилось, что она ведет школьную газету.
К столу подошла Кэссиди. Она открывала упаковку энергетических батончиков из торгового автомата.
– Привет. – Она чмокнула меня в щеку. – Я никому ничего не рассказывала. Веришь?
– Верю, – вздохнул я. – На теннисном корте был Томми Янг.
После этого я поведал всем о случившемся, умолчав о наших с Кэссиди… эм… крепостных забавах. Тоби хохотал аж с похрюкиваниями, чего я не слышал с самого детства.
– Вынужден признать, хоть и не хочется, – беспомощно пожал плечами Остин, – что сама идея гениальна. Я об использовании антипригарного спрея подобным образом.
– С таким же успехом гениальными можно назвать педофилов и психопатов, – заметила Фиби.
– Не могу поверить, что тебе не накостыляли, – сказал Сэм.
– Если ты не заметил, я прихрамываю, – с каменным лицом отозвался я.
Тоби засмеялся.
– Я бы наделал в штаны, если бы сидел в парке и тут бы заявились поддатые болваны со спреем, – признался он. – Я не шучу. У меня бы точно резьбу сорвало.
– Это же просто Коннор Маклири. Он как большой пьяный щенок. Правда.
– Может, для тебя так и есть, – ответил Тоби. – Но в средней школе он превратил мою жизнь в ад. Кто, по-твоему, подбил Тага Мейсона нассать в мой энергетик?
После слов Тоби мне стала понятна склонность Тага Мейсона к опорожнению мочевого пузыря в напитки. И ведь действительно, такие вещи не делают без подстрекательства.
– Тоби прав, – согласилась Фиби. – Футболисты – кучка неотесанных выпивох. Как давно они ни у кого не выигрывали?
– Ну, в последнем сезоне они сыграли вничью с командой Бет Шалома, – напомнил я. – Хотя, наверное, это не считается, так как половина команды соперников праздновала Рош Ха-Шана[39].
– Я так рад, что Фолкнер сейчас с нами и может поделиться прошлогодней футбольной статистикой, – проворчал Люк.
– Иди на хер, – послал его я.
– На хер твою девушку, – парировал Люк. – Если твой увечный стручок еще работает.
За столом повисла тишина. Казалось, весь мир исчез и остались только я и Люк Шеппард в своих солнцезащитных очках, с гаденькой ухмылкой и непростительным оскорблением.
Я думал, меня это не коснется. Что меня никто не назовет увечным, будто я должен стыдиться самого себя. Наверное, я воспринимал это слово как нечто обобщенное. Как, например, обзывания Шарлотты, когда она называла команду дебатов занудами, а хор – лузерами. Но слова Люка не были обобщением. Они были самым настоящим оскорблением. И он за них ответит.