Ана, похоже, расслабилась, воодушевилась – она явно гордилась своей работой. Я был обязан ее искусству жизнью, поэтому полностью разделял ее гордость и не скрывал своего восхищения. У меня вертелось на языке множество вопросов об этом искусстве, но тьма вокруг и тишина давили, напоминая: сейчас – не время для научно-популярного кино. Я опять начал кашлять, и Ана вновь сняла приступ.
Какое-то время мы молчали – я приходил в себя, Ана думала, отвернувшись, о чем-то своем. На улице послышался какой-то слабый шум, и пару минут спустя в домик вошел Рауст.
– На реке что-то происходит. На той стороне по берегу – огни. На воде вроде все тихо, но пару раз мерцало что-то.
– Пойдем. Засиделись уже. Потом договорим, – я, кряхтя и преодолевая слабость, поднялся. – Труба уцелела?
Ана кивнула:
– Да, вон она, – показывая на вторую кровать. В темноте я рассмотрел мои вещи, сваленные там. Морщась и ковыляя, сделал несколько шагов – не знаю, как я буду идти до самолета. Схватив тубус, я обнаружил, что он покрыт темной коркой моей крови. Разобрал, вытащил трубу и осмотрелся.
– Поблизости ничего нет, но со стороны реки есть один слабый отблеск. Уходим.
– Я к лодке, – сказал Рауст.
– Нет, ты с нами. На воде тебя поймают.
Охранник самоуверенно рассмеялся:
– Не поймают – я на воде вырос.
– Думаешь, ты один такой? – спросил я.
– Ты идешь с нами, – спокойно сказала Ана, и Рауст сразу же стал серьезен.
– Хорошо.
Ночь была теплая, но меня постоянно морозило. Я сбился со счета, сколько раз мы останавливались и скелле что-то делала со мной, после чего я мог идти дальше. Крохотный шарик света катился под ногами – без него пройти через лес было бы невозможно, тем более сохранить нужное направление. Когда я прилетел сюда, мне показалось, что от пляжа с самолетом до домика не более километра по прямой. Теперь я был уверен, что мы прошли уже километров десять. Рауст, разведавший все вокруг еще засветло, уверял, что мы идем верно.
Наконец лес закончился. Шарик света тусклой искрой метнулся через мелкие песчаные дюны, вильнул в сторону и застыл под брюхом самолета. Отблеск его света на днище летательного аппарата позволил сориентироваться, и я уверенно зашагал к машине. Открыв дверь, кряхтя, уселся прямо на порожек и откинулся в изнеможении. Рауст с грохотом, не церемонясь, сгрузил все мои вещи рядом.
– А чего это такое? – отойдя на пару шагов назад, он рассматривал машину.
Ана присоединилась к нему:
– Такой огромный!
Я с трудом сел, тошнило, голова кружилась, каждый вдох отзывался болью, горели, кроме всего прочего, запястья и лодыжки. Хотелось лечь и заснуть. Я был на грани того, чтобы отрубиться.