– Обувь, – напомнила Крик, и он надел тапочки.
– Видела, что снаружи творится? – спросил он.
– Пока они сидят на деревьях, на настройку они почти не влияют, – объяснила Крик. – Но надо за ними посматривать. Чем больше их слетится, тем больше мне беспокойства.
– А вдруг влетят сюда?
– Не влетят.
– А если все-таки влетят?
– Тогда все пропало. А теперь отойди, не мешай.
Ничего великолепней кондьюсера, готового к работе, он в жизни не видел. Заряженные кворхи тепло лучились. Снаружи он был цвета морской волны, и всюду тянулись провода – от основания к корпусу, от башни к кабельным коробам и параксиальным стойкам. А стоило оказаться внутри, у Альберта захватывало дух – даже еще сильней, чем при виде собора Св. Павла; он ходил однажды туда с отцом и сестрами, и в тот самый миг, когда они посмотрели на шпиль, зазвонили утренние колокола. “Великолепно!” – восхитился тогда отец. “Чудо!” – вторили сестры, а потом, взяв Альберта под руки, повели его вверх по лестнице. Он будет по ним скучать на Аокси, но он оставит письмо, объяснит, почему улетел. Они за него порадуются, непременно.
Крик отказалась от праздничного ужина, что приготовил для нее Альберт. Стол был уже накрыт в землянке, ее любимые блюда – гриш и фазаний суп с лепешками.
– Я же тебе говорила – натощак.
– В дороге нельзя голодать, а то заболеешь.
– Это не дорога, Альберт, – возразила она, – не движение с места на место.
– А что же?
– Увидишь. – Она заглянула под крышку пульта на стене. – Так, – сказала она, – сейчас починим. – И протянула к пульту короткий кабель, который Альберт сразу узнал – они добыли его прошлой зимой, в каземате у пруда. Этот кабель – один из самых дорогих, сказала тогда Крик, найти его в обычной камере – настоящее чудо, добрый знак.
А сейчас она смотрела под купол у них над головами. Пульсирующие кворхи скользили по металлической поверхности, будто стеклянные шарики в чаше.
– Представь, что заснул с открытыми глазами, а просыпаешься с закрытыми, – объяснила она. – Вот чего надо ждать.
Ничего он представить не смог. А шарики все скользили под потолком, но уже не плавно, а рывками, и Крик насторожилась. Вид у нее был удрученный.
– Не нравятся мне показания на этом отрезке. Утечка энергии через корпус.
– Можешь это исправить?
– У нас только десять минут, а потом система откажет. В лучшем случае двенадцать. Ждать некогда. Пора отправляться.
– Прямо сейчас? – переспросил Альберт.
– Разумеется, сейчас.
– Но как же…
– Некогда. Просто делай как я тебя учила, – велела она. – Давай.
Он даже тапочки не успел снять. Снаружи, в лесной чаще, кроны деревьев кишели летучими мышами, ночное небо рябило от них. На обратном пути в землянку он пригнулся, иначе угодил бы в самую гущу, – он отмахивался, чтобы мыши не запутались у него в волосах; две задели его за плечо, остальные хлопали крыльями над ухом, обдувая ветерком. Он старался не перейти на бег – а вдруг споткнется? Один неверный шаг – и все пропало. Раньше, когда они отрабатывали отлет, Крик шла за ним следом. Они тогда пересекли поле, достигли укромного уголка леса, где был разбит лагерь. Забрались на крышу землянки, встали каждый на свое место – туда, где Крик нарисовала труксолом крестики. Крик щелкала пальцами и приговаривала: “Фьюить! Готово! Раз – и улетим!” Но теперь, когда все было взаправду, их пробы казались жалкими. Посреди поля он вдруг понял, что Крик нет рядом. Где она? Упала? Вдруг ее сбили “птицекрысы”?