– Ладно, если тебе так уж надо выслужиться, давай. – И зашагал к телефону нарочито быстро, стуча башмаками. Набрал номер, выждал. – Теперь занято, – сказал он, – вот, слушай. – И в доказательство прижал к моему уху трубку.
– Еще разок, – попросил я, пока он не бросил трубку обратно на рычаг. – Ну пожалуйста! Я же обещал.
– Не торчать же нам тут до вечера, сам понимаешь. – Он передернул плечами и снова набрал номер, мне в утешение. Когда мама ответила, опустил в щель две монетки и передал мне трубку. – Быстрей, – шепнул он одними губами и поспешил к нашему столику.
Мама обрадовалась, что я жив-здоров, голос так и дрогнул от облегчения.
– Ну и где ты сейчас? – спросила она, когда я похвалился, что я штурман. – Твои координаты?
– Просто заправка, – ответил я. – Линкольншир.
– Надеюсь, не “Макдоналдс”?
– Нет. Мы бутерброды твои только что съели.
– Спорим, огурец ты вытащил.
– Нет, съел, – успокоил я ее. – Честное слово.
– Да верю.
– Я тут подумал…
– О чем?
– Если бы ты с нами поехала…
– Ну это же папина работа.
– Да, знаю, но…
Слышно было, как мама прикрыла трубку ладонью.
– Вот что, когда ты познакомишься с этой самой Мэксин, обо мне ты и думать забудешь. Я этой Мэксин Как-ее-там и в подметки не гожусь.
– Лэдлоу.
– Я же так и сказала, разве нет?
Эту шутку она повторяла столько раз, что мне надоело. Я тогда не понимал, что на то и рассчитано – взбесить меня и при этом вызвать улыбку.
– Мам, у меня, кажется, деньги кончаются.
– Ясно. Тогда позвони, когда в следующий раз остановитесь. Папа ведет себя прилично?
– Угу. Заботится обо мне. Нам весело. – В дальнем углу зала отец протягивал нашей официантке деньги на блюдечке. Та приняла их чуть ли не с поклоном – слегка присела, тряхнула головой. Отец на ходу коснулся ее обнаженной руки чуть выше локтя, что-то шепнул ей на ухо. В рукаве он что-то прятал, прикрывая ладонью. – Он думает, будто я еще писаюсь в кровать. Кто ему такое сказал?
– Уж точно не я, – ответила мама, – но я не удивляюсь. Спроси его, какой у тебя размер обуви. Спроси, знает ли он твой размер рубашки.
– А какой у меня размер рубашки?
– Тринадцать с половиной – был, когда я в прошлый раз проверяла. Придется тебе его просвещать.
– Ага.
– Наберись терпения, – продолжала мама. – Знаю, это непросто. – Тут голос ее потонул среди коротких гудков.
Напомню, для меня сериал был не обычным развлечением, а сеансом связи с отцом – телемостом, каждую среду в пять вечера. Я опускался перед телевизором на колени и замирал – двадцать пять минут предельной сосредоточенности. Я не слышал ни маминой возни на кухне, ни затихающего птичьего гомона, забывал и о том, что экран запылился и что пора делать уроки. Когда сменялись чернотой последние кадры, я ковылял на затекших ногах поближе к экрану, надеясь увидеть в титрах его имя. Но оно не всплывало ни разу. “Я там плотник, Дэнище, – мелкая сошка. Ты всерьез думаешь, что мое имя напишут красивыми буквами? На телевидении так не бывает”. Странная все-таки штука слава. Ни одна из его работ не была отмечена, пока его преступление не прогремело на всю страну. И сейчас, стоит набрать в поисковике “Кудесница”, всплывают сотни старых газетных репортажей с именем отца, где его роль на съемках упомянута в нескольких словах. Возьмем, к примеру, вот эту статью из “Дейли телеграф”: “Хардести, 36 лет, работал внештатным плотником на Ай-ти-ви, на съемках сериала совместного производства, что подтвердил официальный представитель съемочной группы. Очевидно, что Хардести, в прошлом маляр-обойщик и плотник местного театра, с актерами и режиссерской группой сериала практически не общался”.