– Не трусь. Я же здесь работаю – забыл? – напомнил отец. – Мы же не взломщики, просто слегка нарушаем правила.
Между тем шлагбаум перед нами так и не поднялся, а охранник слишком долго сверялся со списком имен. В глубине души я надеялся, что он звонит моей маме. При мысли о том, как она места себе не находит, меня будто жгло огнем. Под коленками было мокро от пота.
Отец невозмутимо сидел рядом, разглядывая больную руку, поглаживая сбитые костяшки. Грудь его, стиснутая ремнем безопасности, вздымалась и опадала. Он засвистел мотив из “Трибуны”.
– Тише, – осадил его Кью-Си. – Довести меня хочешь?
Ожидание казалось вечностью.
Я подал голос:
– Папа, думаю, не стоит больше ждать.
Отец обжег меня сердитым взглядом.
– Что?
– Поехали домой, и все. Не пускают, и ладно. Мне, если честно, все равно. – Может быть, если бы я на этом остановился, он бы прислушался, повернул назад. – Говорила мне мама, этим может кончиться, так что ничего. Честное слово. Я даже не расстроился ни капельки.
Кью-Си застонал.
Отец будто не слышал. Прикрыл глаза, снова открыл. На автостоянке все точно замерло. Отец облизнул губы. Внизу под нами дрожал мотор.
– А у меня только что было дежавю, – наконец вымолвил отец. – С тобой бывает?
– Нет, да и не верю я в них, – отозвался Кью-Си.
– Я не к тебе обращаюсь, приятель. – Голос у отца дрогнул. – Может, это и не дежавю, просто давно знакомое чувство меня посетило. Вспомнился мне один парень, Том Паско, на ферме у нас работал.
– Ты уж не обижайся, Фрэн, не понимаю, к чему ты это рассказываешь.
– Сделай одолжение, заткнись. Дай с сыном поговорить. – Отец продолжал, не глядя на меня: – Паско у нас батрачил, когда я был мальчишкой, – странноватый, родом из Ньюкасла. Пошли слухи, будто он двух ягнят на чьем-то лугу изувечил, но лично я в эти россказни никогда не верил.
– То есть как изувечил?
– Покалечил, ранил.
– А-а.
– Доказательств, учти, не было никаких, но на него свалили вину оттого лишь, что рылом не вышел. В детстве он побывал в борстале – так назывались исправительные дома для малолеток, твоих сверстников, – и когда эта история всплыла, ему перестали доверять. Я его, пожалуй, недолюбливал. Злющий он был, зато на ферме вкалывал как проклятый, особенно когда подходило время стрижки, и для моего отца он был как свет в оконце.
Отец умолк, облизнулся. Теперь я понимаю, это была единственная правдивая история за всю нашу поездку, и в тот миг он боролся с собой, чтобы не приврать.
– И вот в чем дело, – продолжал он, – такие обвинения бросают на человека тень. Все уверились, будто Паско виноват, – так и вышло, на него пала тень. А заодно и на отца, ведь Паско у нас работал. В тот год мы понесли большие убытки. А в таком случае надо что-то делать, ведь так? Надо решать, нельзя тянуть кота за хвост, и отец выгнал Паско. Вряд ли у него был выбор. Заплатил ему вперед за несколько месяцев, пристроил его на молочную ферму – кажется, где-то в Девоне, не помню точно. Но вот что я тебе скажу: никогда больше я не видел, чтобы мой старик так сокрушался. Скажем, когда я из дома уезжал, он ни слезинки не проронил, зато когда ушел Том Паско, несколько недель кряду убивался. – Отец, крепче стиснув руль, повернулся ко мне.