– Я буду счастлива с тобой, – воскликнула она, пытаясь взглядом донести то, что не выразить словами. – С тобой мне так хорошо, ты добрый, всё время стараешься меня развеселить, а когда обнимаешь, душа замирает. Я тебя люблю и никогда не обманывала. Я никогда никому не врала, даже в роли «фиджийской русалки», потому что мне не приходилось повторять ложь, придуманную Барнумом. Так почему ты не хочешь меня выслушать? Почему не хочешь понять?
– Я понимаю лучше, чем тебе кажется, – сказал Леви.
– Нет, просто я задела твоё самолюбие, и от обиды ты решил, как будет лучше для тебя, а тебе станет легче, если мы расстанемся.
– Я напишу Барнуму, – повторил он и вышел из комнаты.
Она бросилась вслед за ним, и он обернулся, услышав в коридоре её шаги.
– Вернись в номер, – велел он.
– Нет, – отказалась она.
– Тише, кто-нибудь услышит, – испугался он, хватая её за руку.
Она вырвалась у него из рук.
– Мне всё равно. Надоело уже притворяться бессловесной. Только попробуй сбежать, я всё равно от тебя не отстану, буду кричать, визжать и закатывать истерику, пока не вернёшься в номер и не поймёшь, как ты мне дорог.
Когда он осознал всю серьёзность её намерений и представил эту суматоху, скандал, толпу собравшихся зевак, его бросило в жар.
– Хорошо, давай вернёмся в номер и поговорим спокойно.
– Если захочу высказаться во весь голос, ты мне рот не заткнёшь.
– Да уж, – рявкнул он – маска напускного спокойствия слетела – и с размаху захлопнул за собой дверь. – Если тебе что втемяшится, пиши пропало. Барнум всё время жаловался, а я только посмеивался, как ты из него верёвки вьёшь, пока сам не оказался в его шкуре.
– Я не твоя собственность, – заметила Амелия. – Ты думал, если я выйду за тебя замуж, то буду твоей, но нет. Я не принадлежу никому – ни Джеку, ни Барнуму, ни тебе, я сама себе хозяйка. Но это не значит, что я тебя не люблю и не хочу остаться с тобой.
– Ты не понимаешь, что такое брак, – пояснил Леви. – «Ибо прилепится жена к мужу своему»…[3] Обычно женщина полагается на мужа, верит, что он лучше знает, как поступить.
Амелия глубоко вдохнула.
– Ты прав. Если ты хочешь жить строго по древним обычаям, мне лучше уйти. Но если… если сможешь меня понять, то я бы хотела остаться. Я хочу быть с тобой на равных, а не твоей собственностью.
Он нахмурился, и она увидела, как на его лице за мгновение промелькнуло столько чувств: гнев, и гордость, и растерянность, и страсть. Осталась лишь глубокая бездонная печаль.
– Мне без тебя не жить, – проговорил он.
Она заметила, чего ему стоило это признание. Пришлось отбросить прочно засевшие в голове ветхозаветные представления о женщине вообще и Амелии в частности.