– Если у этой девицы есть волшебная сила… что же тогда, значит, бывают и феи, и ведьмы, и привидения? А если бывают, божьи они творения или дьявольские?
Таких речей от Барнума Леви ещё не слышал. Философские проблемы Тейлора обычно не интересовали.
– Если она здесь на земле, то, конечно, её создал Господь, – ответил Леви.
Сам он совсем не был в этом уверен, но хотел, чтобы Барнум и в мыслях не допускал, что Амелия – порождение зла. Ничего хорошего из этого не выйдет.
– В Библии написано, что Господь создал всех животных и человека.
– Вот именно, – согласился Барнум. – Но кто же она? Человек с бессмертной душой или тупое животное?
– Она не животное, – огрызнулся Леви.
– Ну полно, не злись, – примирительно ответил Барнум.
– Достаточно с ней просто поговорить, и сразу ясно, что у неё есть душа, – добавил Леви.
Если бы Барнум слышал, как она оплакивает погибшего мужа, у него бы не осталось сомнений.
– Это не исключает того, что она послана Дьяволом искушать людей, – возразил Барнум.
Леви глубоко вздохнул. Надо отвлечь Барнума от этих мыслей. Если ему втемяшится, что Амелия – животное, то он скажет, что контракт недействителен и аннулирован, и у него есть право посадить её на цепь или в клетку. Леви не мог такого допустить.
– Единственное искушение, в которое она может ввести – расстаться поскорее с денежками, – отрезал Леви. – Подумать только, настоящая русалка в Американском музее Барнума! Да от желающих отбоя не будет.
– Золотые слова! – просиял Барнум.
При этой мысли Барнум приободрился. Леви знал, что Барнум заснёт под звон воображаемых монет – динь-динь-динь, – текущих рекой от всех горожан, желающих взглянуть на русалку.
Леви же едва забылся тревожным сном, и снились ему не деньги, а Амелия.
Он стоял на берегу какого-то невиданного ранее моря, яркой синевой простирающегося до самого горизонта. Вода всё прибывала, захлестнув сначала туфли, потом ноги до самых колен, а он всё стоял и чего-то ждал. Вот вода поднялась до пояса, до груди, и наконец явилась русалка.
Она возникла из морской пучины, схватила его и потянула вниз на самое дно. Дышать стало нечем, прекрасная лазурь обернулась холодной мглой, в которой виднелся лишь отблеск её глаз и острых, как иглы, зубов.
Леви проснулся, задыхаясь в холодном поту, словно захлёбываясь морской водой, и даже придя в себя через несколько минут, так и не смог окончательно стряхнуть это наваждение, чтобы заснуть.
По дыханию Барнума Леви понял, что тот тоже не спит, но до самого утра никто не проронил ни слова, хотя оба знали, кто занимал их мысли.