Он долго собирался с ответом на её благодарность, казалось, слова уже были готовы сорваться с языка, но вдруг передумал.
Наконец он сказал:
– Я всегда рад оказать вам любую помощь, миссис Дуглас.
Она для него «миссис Дуглас», когда он боится увидеть в ней Амелию. Потом отвесил лёгкий поклон и вышел.
Амелия глубоко вздохнула и уселась в изящное кресло в гостиной. На какое-то мгновение она ощутила влечение к Леви, но это же невозможно, не так ли? Ведь не могла же она изменить Джеку. Она осталась его женой даже после того, как его поглотило море.
Но он пропал уже очень, очень давно. Так давно, что, пытаясь вспомнить лицо, прикосновение руки, она путает его с Леви, а голоса Джека не может припомнить совсем.
Тут она ощутила всю горечь последствий своего решения. Покинув дом Джека, она оставила там воспоминания о муже, и неважно, что делать дальше, его образ окончательно сотрётся из памяти, останется одно лишь имя, даже если она никогда не полюбит другого.
Полюбить другого? Неужели ей этого хочется? А что будет, если она полюбит Леви?
– Он умрёт, – произнесла она.
Да, умрёт. Он умрёт, а она останется одна на долгие, долгие годы, пока наконец и от него не сохранится в памяти лишь одно имя.
Впрочем, глядишь, до этого и не дойдёт. Она ведь собирается покинуть Нью-Йорк, когда истечёт срок контракта с Барнумом. Тот, конечно, надеется, что она передумает, что он её переубедит, но она уедет. В этом ужасном аквариуме она не пробудет ни единого лишнего часа.
Она уедет, а Леви останется, вряд ли он последует за ней в путешествие по миру, впрочем, даже мысль о путешествии вокруг света уже не казалась столь заманчивой. Куда бы она ни попала, в любом знаменитом городе – в Лондоне, Риме или Париже – окажутся точно такие же люди, как в Нью-Йорке.
А люди ей окончательно опротивели, их запахи и голоса, духота и шум толпы, но больше всего то, что им всем было что-то от неё нужно. Удастся ли остаться незаметной в другом городе, или её опознает какой-нибудь ушлый газетчик?
Она вдруг поняла, что её даже не придётся опознавать. Куда бы ни направлялась, за ней по пятам всегда следовала толпа. Когда она покинет отель, за ней увяжутся до самого порта, и стоит только заикнуться любому пассажиру судна, на новом месте её тут же узнают. Неужели ей суждено быть фиджийской русалкой Барнума, куда бы она ни уехала?
Она уже и сама не понимала, чего хочет. Амелия вскочила и в беспокойстве заметалась по комнате, чего раньше за ней не замечалось. Ей так захотелось нырнуть в океан или хотя бы выйти из номера и пройтись по улицам. Но в любом случае к ней тут же пристанут, будь то репортёры, что так и вертелись под ногами при каждом появлении, или прохожие, которые узнавали её после выступлений в Концертном зале. Барнуму не было необходимости держать её взаперти, она и без того была узницей.