Посредственные экзаменационные отметки Крача облегчили комиссии возможность отклонить его подозрения как необоснованные.
А упомянутая мелочь?
Конечно, то была не мелочь, иначе ее не приберегли бы к концу главы. Выражение это употреблено лишь потому, что им воспользовалась фрейлейн Бродер, когда ее поздравили после экзаменов. «Да, и еще одна мелочь», — сказала она, когда председательница с молодым пылом пожимала ей руку, и обобщила все: накопившиеся у нее в течение многих дней и недель мысли, намерения, размышления, мечты, предположения, страхи, тихие наблюдения и громкие попытки все выяснить в подъезде Б, задуманные, но так и не состоявшиеся беседы на Карл-Маркс-Аллее, начинавшиеся с прямого вопроса, адресованного Элле Мантек: «Что бы вы сделали, если бы…» — и завершившиеся — после разных блужданий по полукружиям, которые надо закруглить, туману, который надо рассеять, возможностям, которые надо искать, — признанием истины (в общем-то, сомнительной, но для фрейлейн Бродер несомненной): «Ничего не делать — наихудшее дело!» Результат обобщения состоял всего лишь из трех фраз, по восемь слов в каждой: «Прошу вас поменять наши назначения, Крача и мое. Вы же знаете, что он возражать не станет. А мне не хотелось бы оставаться в Берлине». Лица всех присутствующих, кроме ее и громовержца, обрели трагическое выражение. Духовная наставница предусмотрительно схватилась за носовой платок. Громовержец — он не был ни доцентом училища, ни библиотечным работником, не присутствовал на экзамене Крача и, следовательно, не понимал, что к чему, — потребовал объяснений, не пожелал удовлетвориться коротким ответом фрейлейн Бродер («Это к делу не относится!»), но замолчал, когда заметил молчание остальных. Председательница усилила рукопожатие и спросила: «А вы хорошо все обдумали?» Фрейлейн Бродер, утвердительно кивнув головой, ответила: «Хорошо!»
26
Людям, читающим книги по диагонали (то есть начало — середину — конец), — библиотекарям, библиографам, книготорговцам, функционерам по вопросам культуры, газетчикам-рецензентам и другим, по долгу службы ежедневно пожирающим литературное месиво, — в награду за то, что они уже отсюда (а не с трех последних страниц) начали читать конец, дается указание, облегчающее понимание весьма существенной 26-й главы этой хроники (можно, в интересах сбыта, сказать: романа), посвященной любви, женщинам, браку, морали, библиотекарям, нравам, современности, обществу и Берлину. Указание это гласит: самое важное то, чего в этой главе нет, а именно — упоминание о вестнике общественности Фреде Мантеке, который (что не известно поверхностному читателю) в 23-й главе прискакал к одинокому Эрпу, чтобы предложить ему выход из положения, делавший излишним жестокое решение (из главы 25-й), принятое фрейлейн Бродер. Теперь остается волнующий вопрос: как она реагировала на звуки фанфар, возвещавшие последние новости, как и когда Эрп затрубил в фанфары? Не сразу по ее возвращении, это ясно, то было бы противно его природе, которой больше пристало начать с грез о цветах.