Она откусила кусочек тоста, делая над собой усилие, чтобы сохранить невозмутимое, выражение лица.
– Я уже говорила, что не имею намерения спать с вами.
– В таком случае несколько часов, проведенных на солнце, не имеют значения. – Филипп продолжал есть, будто на этом вопрос был исчерпан. – Вы вчера сказали мне правду?
Завтрак несколько успокоил ее, раздражение прошло.
– О чем?
– О том, что это было вашим последним делом?
Ей редко приходилось испытывать угрызения совести по поводу своей лжи, но тут она вдруг почувствовала, что лгать ему трудно.
– Я сказала, что это было последним делом в данной фазе моей карьеры.
– И что это означает?
– Только это и ничего другого.
– Адриенна! – Именно сейчас он подумал о терпении и твердой руке. – У меня есть обязательства по отношению к моему начальству, а также желание помочь вам.
Филипп заметил в ее глазах настороженность, но Адриенна не отдернула руки, когда он накрыл ее своей.
– Если вы честны со мной, я могу достичь и той, и другой цели. Если нет, я могу оказаться в столь же неприятном положении, что и вы.
– У вас не будет неприятностей, если вы сейчас же оставите меня. Могу вам сообщить, что это частное дело, Филипп, и оно не касается ни Интерпола, ни вас.
– Оно не может не касаться меня.
– Почему?
– Потому что я беспокоюсь о вас. – Филипп почувствовал, что рука ее нервно задвигалась, и сжал ее крепче. – Очень беспокоюсь.
– Я предпочла бы, чтобы вы не беспокоились.
– Я тоже, но мы оба увязли в этом. – Он отпустил ее руку, вернулся к еде и, стараясь сохранить спокойствие, сказал: – Я облегчу вам задачу. Начнем с того, что вы расскажете мне, почему занялись этой работой.
– Вы, как видно, не дадите мне покоя, пока я этого не сделаю?
– Нет, – признался Филипп. – Хотите еще кофе?
Она кивнула. Сейчас это уже неважно, решила Адриенна. Кроме того, у них есть нечто общее – им знакомы одни и те же ощущения, одни и те же чувства, оба испытали радость триумфа.
– Я говорила вам, что моя мать была серьезно больна.
– Да.
– Так вот. Ей нужны были врачи, хороший уход и лекарства. Часто и надолго ее приходилось класть в больницу.
Конечно, ему это было известно. Каждый, кто за последние десять лет брал в руки журналы, знал о трагедии Фиби Спринг. И все же Филипп считал, что лучше ему услышать об этом из уст Адриенны, услышать ее рассказ, окрашенный ее чувствами.
– Что у нее находили?
– Ей поставили ужасный диагноз – маниакально-депрессивный психоз. По временам она говорила и не могла остановиться и строила самые невероятные планы. Из нее ключом била энергия, и это мешало ей усидеть на месте, не давало ни есть, ни спать. Эта энергия была похожа на яд. Она сжигала ее. Потом ее настроение менялось – она впадала в депрессию, у нее не было сил говорить вообще. Она просто сидела, уставившись в одну точку. Никого не узнавала, даже меня.