— Мне кажется, что ты переживаешь из-за чего-то другого, — чуть наклонившись, она шепнула одними губами на ухо: — Страшно?
Ольга кивнула.
— Говорить об этом кому-то кроме меня, конечно, не следует, — медленно произнесла Василиса. — Но боятся так или иначе все. Страха не испытывают только дураки.
Ольга кивнула еще раз. Старшая Чернова аккуратно убрала ее руку с подлокотника и присела на освободившееся место.
— Не ты первая, не ты последняя, — Василиса не утешала и не успокаивала: она говорила негромко и спокойно, как человек может говорить о давно известных ей вещах. — Слабое утешение, конечно; одно дело другие люди, а другое дело ты лично. Но, с другой стороны, в этом можно увидеть и другое — у них получалось, и у тебя получится. Ты ведь не пересудов боишься?
— Вася, я больше всего боюсь не справиться, — очень тихо сказала Ольга. — И да, пересудов я опасаюсь.
— Ожидаемо, — тонкие губы Василисы изогнулись в улыбке. — Что касается местничества, то пойдем с конца. Кто-то рискнет осушаться прямых царских указов, в которых сказано, что можно делать Особому приказу? Они, конечно, могли попробовать приказать, но их волшебник попросил нас, тем самым показав должное уважение, разве нет?
Чернова, прищурившись, посмотрела на стол. Кружка с квасом вздрогнула, приподнялась и неспешно поплыла прямо ей в руку.
— Что касается другого страха… — Василиса сделала еще один глоток. — Слова тут бесполезны. Это лечится только многократным повторением, чтобы человек успел сделать то, что от него требуется еще до того, как осознает, что перепугался. Время у нас есть, понимание, что нам предстоит, тоже. По чужой памяти ходить ты же не боишься.
Ольга совершенно по-кошачьи уткнулась в грудь сестры.
— Ну, — Василиса потрепала ее по макушке. — Ты лучше многих, так что остается только работать.
* * *
Умов собирался медленнее и куда тщательнее, чем обычно. Эта мелочность не давала ему сосредоточиться на одной, самой страшной мысли: они ожидают встречи с драконом. Эта мысль подбиралась долго. До последнего момента Умов отгораживался от нее срочными делами, но теперь между ним и выходом на охоту остались только последние приготовления. Он придирчиво осмотрел «дудку», как будто упустил что-то важное. Проверил саблю и то, как она выходит из ножен. Уложил вещи в мешок. Пересобрал вещи еще раз. Как и тогда, перед штурмом разума, каждый шаг неотвратимо приближал его к моменту выхода.
Умов поднял взгляд на голову Костлявого. Воображение тут же нарисовало совсем другую голову: змееподобную, закрытую плотной тяжелой чешуей. Дракон — не чета Костлявым. Даже слабейшие из далеких потомков Асархаддона не просто опасны — смертоносны. От чудовищного ящера можно ждать чего угодно: непроницаемой чешуи, острых когтей, огня, невероятной быстроты. Неизменными будут только две вещи: колдовство и, конечно, коварство — не простая хитрость дикого зверя, а чужой разум, не связанный никакими моральными ограничениями. Но люди все равно убивали драконов. Умов помнил множество записей, в которых описывались значимые охоты. Его научили тому, что человек может противостоять даже дракону. Тому, насколько это сложно и какой слаженности это потребует, его научили тоже.