– А их палатка больше, – надулась Эмма.
– Так их трое, – напомнила я.
– И выше.
– Нам придется довольствоваться этой, – выдохнула я, накидывая брезент на каркас. – Можешь отпускать.
Эмма послушалась. Я тревожно прождала несколько секунд, но палатка осталась на месте. Я улыбнулась, довольная своей работой.
– Мы все? – спросила Эмма, снова пялясь на Даррена, который теперь расположился на стуле и расставлял в кулере бутылки и банки.
Я тяжело вздохнула, но это ускользнуло от внимания подруги.
– Ты – все.
Эмма предпочла не заметить намек.
– Хорошо. – Она просияла и побежала к своему парню, оставив меня наедине с кучей веревок и колышков.
Сама я управилась довольно быстро – намного быстрее, когда подошли Мартин и Дуги и помогли мне натянуть ткань и надуть матрас с помощью маленького электрического насоса Мартина. И все же был уже почти обед, когда мы плюхнулись на складные стулья, что Даррен соизволил нам поставить – практически единственный вклад, который он внес во всю операцию.
– Выпить кто-нибудь хочет? – спросил Даррен, протягивая пиво куда-то к Мартину, Дуги и мне.
Я посмотрела на банку. Та блестела ледяной испариной после холодильника, по серебристой поверхности скатывались капельки конденсата. Но я не очень хотела алкоголь. Во рту у меня пересохло, лоб взмок. Голова болела от жары и усилий поставить чертову палатку в основном самостоятельно. Чего я действительно хотела, так это одну из бутылок с водой или банок с газированным соком, спрятанных под горой алкоголя. Представляю, как перекосило бы Даррена, скажи я это вслух. И гораздо важнее, что подумал бы Дуги? Я поморщилась.
Не желая показаться слабачкой, я уже потянулась за пивом, но остановилась, заметив выражение лица Дуги. Он сморщил нос и покачал головой.
– Потом, – сказал он. – Я умираю с голоду. Сделаем барбекю?
Сейчас
– Обсудим твои проблемы с самооценкой, Хезер?
Голос доктора Петерсена врывается в мои мысли. Не знаю, сколько он уже говорит; я не слушала. Однако вопрос меня зацепил.
– Нет у меня проблем с самооценкой, – отрезаю я и хмурюсь. Все-таки вынудил меня ответить.
Два-один в его пользу. Еще один повод хмуриться. Довольный доктор улыбается.
– То есть у тебя нет трудностей в обсуждении своих эмоций? Или с верой в себя? Давай поговорим, что ты чувствуешь к своему другу, Дугласу.
Я открываю рот, чтобы поправить – Дуги терпеть не может свое полное имя, – но закрываю его обратно. Делаю глубокий вдох. Вновь надеваю безразличную маску. Не стану говорить о Дуги. Не с ним.
Я чувствую, как за прошедший час ситуация в корне изменилась, и преимущество осталось за Петерсеном. Самодовольство, с которым я вошла в эту комнату, ныне ошметками лежит у моих ног. С огромным усилием я заставляю себя улыбнуться доктору. Не теплой человеческой улыбкой, а какой-то слегка безумной. Я смотрю, как он неловко ерзает под моим взглядом, и моя улыбка становится настоящей. Почти искренней. Доктор прочищает горло.