— Сегодня не полезут, — спокойно наблюдая за ордынцами, высказался Кондрат.
— Почему так думаешь? — спросил Кудрявцев.
— Ждут своего хана, или одного из царевичей. Что тот надумает, то и велит сделать.
— И сколько здесь может быть войск?
— Думаю, не больше пяти тысяч, — после небольшого раздумья ответил сотник.
— Почему?
— Если больше, то лошадям травы не хватит. Тем более её и так мало. А у них с собой ещё овцы, из которых они себе еду готовят…
— А вдруг решатся на атаку? Тогда всё равно, сколько травы…
— Если и решаться, то точно не сегодня. Скорее всего, завтра к полудню…
— Почему?
— А ты сам посмотри… Плотов нет, лодок нет…
— Я слышал про кожаные бурдюки, которые наполняют воздухом и привязывают к бокам лошадей… Так и плывут.
— Могут и так, — согласился сотник. — Но на ночь глядя не полезут. Чего им плутать в потёмках? Хотя дозоров опасаться стоит. Были случаи, переправлялись смельчаки на нашу сторону и прислугу у тюфяков резали.
— Тюфяки — это пушки? — спросил Кудрявцев, указывая на свои орудия.
— Они. Только наши с вашими не сравнить. Зело необычные.
— Ну, — капитан развёл руками, мол, какие есть. — Только где же ваши тюфяки? Не увидел я ничего…
— Так оборона вона, на сколько вёрст растянулась, — Кондрат махнул рукой вдоль реки. — Где уж всем тюфяки иметь? Ладно — вы подошли. Иначе, если бы ордынцы сунулись, пришлось бы подмогу кликать…
— А теперь не нужно будет? — усмехнулся Кудрявцев.
— Теперь удержим, — уверенно заявил сотник. — Ордынцам спешиваться придётся, чтобы преграду нашу преодолеть. Только какие из них пешцы? Татарин без лошади, всё едино, что баба без языка. Глазёнками-то зыркает, а яда ин нету! Зато у твоих воинов, как я посмотрю, броня знатная…
— Стараемся, — улыбнулся капитан.
Рогатый месяц задумчиво завис на ночном небе. Облака, спешащие по своим делам, натыкаются на застывшего увальня, недоумённо останавливаются и торопятся дальше. Некоторые из-за спешки не замечают, что зацепились мохнатой шубкой за его острый рог. И тогда сквозь образовавшуюся прореху сыплются вниз серебряные чешуйки и бесшумно падают в тёмные воды Угры. А та, украсив ими свой пояс, спешит похвастаться к старшей сестре. И Ока, словно любящая мать, распахивает перед этой фантазёркой объятья.
Видать какое-то облачко обнаружило в шубке прореху и пожаловалось родной тётке. И вот грозная туча, заслонив собою месяц, требует от него ответа. Под "шумок" три фигуры незаметно отделились от левого берега Угры и тихонько погрузились в воду. Их путь лежал к ордынскому лагерю. Не прошло и десяти минут, как они уже выбрались на сушу и притаились среди прибрежных кустов. Внимательно слушая тишину и принюхиваясь к ночному воздуху, разведчики стали продвигаться ближе к кострам, которые сотнями рассыпались по долине. Они горели возле телег, возле шатров и палаток, в небольших ложбинках: везде, где ордынские десятки облюбовали себе места для ночлега. Пятитысячный лагерь спал и не спал. У костров жались небольшие группки воинов, назначенных по одному человеку от каждого десятка, чтобы охранять табун, принадлежавший их сотне. Перекликивались часовые. Недовольно ворчали собаки, когда поблизости оказывался чужак. Кто-то сладко подрёмывал в шатрах на мягких шкурах, а кто-то на улице под телегой, накидав на стылую землю соломы да прижавшись к мягкому овечьему боку, покрытому свалявшейся шерстью. Возможно, завтра эту глупую скотину придётся съесть, однако сейчас она давала хоть немного тепла, которого с каждым днём становилось всё меньше и меньше. Холодные ветра, нудный моросящий дождь, порой перерастающий в ливень, заморозки по утрам — всё это не приносило радости ордынскому войску, начавшему свой поход ещё весной.