— Конечно, товарищ капитан! Зачем же спрашивать?
— Понимаешь, то, что ты будешь передавать ордынским пленникам, может показаться тебе предательством…
— Почему? — удивился Захар.
— Потому, что ради дела иногда приходится перед врагом заискивающе улыбаться и говорить вещи, которые он желает услышать.
— Если ради дела, то я скажу всё, что угодно!
— А сможешь сказать, что ты послух польского короля и хочешь передать для Великого хана хорошие вести?
— Как, польского короля? — растерялся Захар. — Он же союзник хана… А что, правда, вести от короля?
— По крайней мере, тебе нужно будет убедить пленников, что это — правда, — серьёзно ответил Кудрявцев, внимательно глядя на собеседника.
Поймав пристальный взгляд капитана, витязь понял, почему тот желал знать, верит ли он ему? Если бы не это предупреждение, то других мыслей, кроме предательства, в голову бы просто не пришло. О возможном нападении польских войск со стороны литовских земель знали все.
— А как же мне их убедить? — спросил Захар осипшим от волнения голосом, не в силах побороть сомнения до конца.
— Вещица там будет одна с печатью, это и должно послужить доказательством.
— И печать настоящая? — к сомнению добавилось удивление.
— К сожалению, настоящую печать польский король держит при себе. Но, думаю, в ордынском войске мало найдётся тех, кто отличит подделку…
— Товарищ капитан, а как вести от короля смогут устроить замятню? — продолжал допытываться Захар.
— Ты задаёшь слишком много вопросов, на которые я не имею права отвечать, — нахмурился Кудрявцев и поднялся со своего места. — Любой другой солдат из нашего полка выполнил бы поручение без лишних слов. Жаль только, никто из них не похож на польского посланника… А ты можешь быть свободен. Но если хоть одна душа узнает о нашем с тобой разговоре, берегись!
— Нет, нет! Я не отказываюсь! — Захар тоже порывисто поднялся со своего стула. — Просто трудно сразу поверить…
— Трудно? — перебил капитан. — Мы вместе шли через пустыню, плыли через море, вместе били немцев, сегодня сообща стояли против ордынцев, а ты мне — сомневаюсь… А я ведь считал тебя умным мужем, — с горечью в голосе закончил Кудрявцев.
— Простите, товарищ капитан. Я сделаю всё, что вы скажете.
Хмурое ночное небо роняло редкие снежинки. Холодный ветер, подобно горькому выпивохе, блуждал среди лагеря русичей и пел свою заунывную песню. И всё ему не спалось. То с пьяных глаз налетит на палатку, грозя её опрокинуть, то наступит в костёр, сминая пламя и поднимая сноп алых искр. Прячась от этого смутьяна, в одну из палаток прокрался русобородый мужчина. Зайдя вовнутрь, он достал из отворота однорядки масляную лампу и поводил ею по сторонам, желая хорошенько осмотреться. На полу, привязанные друг к другу, лежали три избитых ордынских воина. Тогда ночной визитёр опустил лампу на землю, достал нож и принялся освобождать пленников, получивших свои раны в результате допроса.