Шохин очень обрадовался поручению. Тянуло походить по родным местам, хоть издали посмотреть на городок, в котором родился, прожил столько лет…
Пробираясь лощинами к месту высадки, Петр прятался в кустарнике. Лозняк рос на песчаных местах, и, переходя от одной заросли к другой, Петр внимательно вглядывался в многочисленные следы — сказывались навыки, приобретенные на границе. В одном месте трава была сильно измята. На дороге при внимательном осмотре Шохин заметил затоптанные и сглаженные глубокие следы.
— Маскировочка, — усмехнулся он, — хитрый человек тут орудовал. Посмотрим, куда они ведут…
— Побый мене нечиста сыла, колы це не мий унук Петро Шохин! — послышался вдруг из зарослей шепот.
Обернувшись, Петр увидел среди зелени седую голову.
— Дед Охрим! — радостно и удивленно воскликнул он.
— Кому Охрим, а кому и Ефрем Петрович, — косясь, отрезал дед. — А скажи, будь ласка, якого ты черта тут шаландаешься? Откуда тебе нечиста сыла принесла? Дезертир? Ты мене, Петро, знаешь, я Оксану октябрил, родичем тоби довожусь… Так щоб я, красный партизан, сором такый прийняв на свою стару голову!..
— Вы, диду, не кричите, — беспокойно оглядываясь, подошел к старику Петр. — Как же я рад, что увидел вас!
— Хорошо, що батько твий не дожив до такого сорому… — не унимался старик.
— Так это правда — убили отца!
— Расстреляли у Чернигови. В первых же днях. Я тоби лыста з вирным чоловиком посылав. Невже не получив?
— Получил, диду… Но не верилось мне. Как же к немцам отец попал?
— Млынок доказав, Остап Млынок. Вин зараз полицаем, такой паскуды ще й свит не бачив…
— Так… — Петр низко опустил голову. — А о матери, об Оксане тоже правда?
— В ниметчину их угналы. Хату вашу зничтожилы. Людей бьють, вишають, жидив всих до малой дытыны зничтожують… Сил нема смотреть на таке поругания! Скотьину угоняють. — Дед отвернулся, громко высморкался: — Так якый ты мени ответ дашь, дезертир ты? Чи с плену утик? Чи иначе як сюды попав? Дядьки твои, Михайло та Мыкита, з ворогом бьются, а ты…
Шохин стоял неподвижно. У него начала подергиваться щека и правое веко. Деду можно довериться, он поможет ему познакомиться с верными людьми, будет первое время связным…
— Вот что я вам скажу, диду Ефрем Петрович. Посмотрите, как меня немцы изуродовали. Отца убили. Мать и Оксану угнали… Можно такое простить? — голос его задрожал. — Если б я вас сейчас не встретил, сам бы ночью к вам пришел. Сбросили меня сюда разведчиком. Надо мне надежного кого повидать, чтобы доверить, как самому себе…
Не скрывая слез, дед Охрим часто закрестился: