Когда-то здесь были заросшие травой болота, с зловонными испарениями, с туманами, разъедающими суставы. Люди прорыли канавы, осушили землю. Мощные насосы подняли со дна реки песок, которым засыпали ямы, выровняли низины. Так была создана эта равнина.
На одном из ее участков раскинулся огромный химический концерн. Фабричные корпуса из красного кирпича и бетона, как близнецы — их не отличить один от другого. Только перед зданием заводоуправления — небольшой продолговатый пруд, в нем когда-то плавали лебеди. Бетонированная дорожка начинается у главного входа, с двух сторон огибает пруд и уходит за территорию концерна. По бокам ее белеют алебастровые статуи юношей и девушек в спортивных костюмах. Странно выглядят эти изящные скульптуры на фоне угрюмых, тяжелых построек, рядом с каналом, облицованным черно-красным гранитом. На темной воде громоздится закопченная, такая же угрюмая, как и все здесь, землечерпалка.
Словно тени, разбрелись по огороженному чугунной решеткой двору согнутые женские фигуры. Ни смеха, ни громкого говора. Изнуренные желтые лица, глубоко запавшие глаза. Молодые девушки, старухи, женщины средних лет — все кажутся одного возраста. Они вышли из цехов, дорожа каждой секундой получасового отдыха. Быстро угасают люди в цехах химического концерна. Ядовитые пары делают свое дело.
В углу двора, на низком длинном ящике сидит сгорбленная женщина. Ее худощавое лицо — в глубоких морщинах. Рядом — девушка, с такими же серыми, как и у старухи, глазами, над которыми чернеют тонкие, почти сросшиеся брови.
Обе одеты в потрепанные платья. На левой стороне груди белые куски материи с крупной надписью: «Ost».
Старуха достала из кармана завязанные в чистую тряпочку хлеб и луковицу, разделила скудную еду на две части:
— Ешь, Оксана, перерыв скоро кончится. — И помолчав, испытующе посмотрела на дочь. Ее пугал напряженный, неподвижный взгляд девушки. — Ну, що Кизяк?
Все также упорно глядя перед собой, Оксана машинально чистила лук.
— Еще хуже приставать стал.
Сквозь решетчатую ограду вдали видна часть реки. Ее правый берег отделан гранитом — набережная. Почти к самой воде подступают узкие улицы. Дома с высокими черепичными крышами издали кажутся вылепленными из серой глины. За ними возвышается темно-красная колокольня кирки. По реке вверх и вниз плывут груженые пароходы, буксиры тащат на канатах баржи. Оксана смотрела и думала: «Там ходят люди, смеются…»
— Держись, Оксана, держись, доню, — донесся к ней, точно издали, голос матери. — Скоро наши прийдуть. Петро прийдэ! Из думки вин у мене не выходыть. А с иудой не разговаривай… Та краще у карцер, чем до той сволочи Кизяка, — продолжала она. — И фамилия по нему: Кизяк и есть кизяк