— Друг, куда же они сунулись, дураки! В Москву! — Синюхин смотрел на Петра.
— Как бы я хотел там быть! — вырвалось у Шохина. — Завтра нам еще целый день здесь околачиваться. Пока канцелярия раскачается — подохнуть можно! — Он выругался и вышел из зала.
Синюхин не слушал Шохина, подошел к карте.
— Нет, никогда не отдадим Москвы, — сказал он вполголоса.
— Как можно? — подвинулась к Синюхину старуха-уборщица. — Ни в жисть этого не будет!
— Верное суждение вы, мамаша, имеете! — Синюхин, улыбаясь, вышел. Потянуло к товарищам. В вестибюле он встретил молоденькую сестру из соседней палаты, которая вчера плакала на лестнице.
— Слыхали, сестрица? — загородил ей дорогу Синюхин. — А вы плакали. Я ж говорил…
— Синюхин, вы такой хороший, такой хороший! — сестра схватила его за руку, не зная, что ей еще сказать. — Москва! Ведь это же наша Москва! — она счастливо засмеялась и побежала дальше.
Синюхин тоже рассмеялся. Его густой бас раскатился по всему вестибюлю.
Не дойдя до выходной двери, сестра вернулась к Синюхину.
— Я от радости все забыла, — виновато посмотрела она на Синюхина. — Пришел приказ о вашем награждении. Завтра торжественное заседание, будут выдавать награды.
Густая краска залила лицо Синюхина. Он хотел о чем-то спросить сестру, но дверь за ней уже захлопнулась. И до чего же ветреные эти девки — даже не сказала, откуда такие сведения.
Пойти к Шохину, рассказать? А что, если напутала? Да и за что награждать его? Нет, лучше помолчать…
— Эй, битюг, — показался на лестнице Шохин, — мы и завтра с тобой не сможем уехать, — награждать нас будут.
— Значит, правда! — Синюхин оперся на перила.
— Шохин, здорово! — в вестибюль вошел коренастый, круглолицый старший лейтенант. — Я думал, ты уже уехал.
— Послезавтра еду, — поздоровался с ним за руку Шохин.
У Синюхина сразу испортилось настроение. Он не любил этого командира: старший лейтенант Гладыш был разведчиком и своими рассказами о работе в тылу немцев, по мнению Синюхина, «уже заморочил Петьке голову». «Опять приперся, — неприязненно подумал Синюхин. — Уже когда выписался, а каждый день сюда шатается…» И рост Гладыша не нравился Синюхину — «до мужчинского недобрал маленько», и серые глаза — «как репейник, не отцепишься», и улыбка — «губы тонкие, а зубы не показывает…»
Не желая участвовать в разговоре, Синюхин отправился в зал, к стене, где висела карта. Это было его любимое место.
— Ушел твой друг, не любит меня, — рассмеялся Гладыш, кивнув в сторону удалявшегося Синюхина.
— Это вы напрасно, — вступился Шохин. — А только ему, конечно, обидно: меня зовете, а его нет.