Это замечание взорвало Шохина.
— Ты бы радовался на моем месте… Был здоровым — стал инвалидом. Была семья — и семьи нет… Отца убили, мать и сестренку на немецкую каторгу угнали, Рожу и ту изуродовали… Тебе можно так рассуждать — рука срослась, и опять здоров, как бык! — Шохин вытащил пачку папирос, закурил, не угощая Синюхина. — Тебе можно так рассуждать, — он глубоко затянулся дымом. — В часть едешь — своих увидишь… Дома у тебя все живы и здоровы… А мне — комиссия, а после комиссии отпуск. Целый месяц гуляй, Петр Шохин! А куда я денусь? Где я этот месяц быть должен? Да на черта мне этот отпуск! На черта! — Последние слова Шохин выкрикнул, отшвырнул недокуренную папиросу, опять отвернулся от Синюхина. Некоторое время в наступившей тишине слышалось его частое дыхание. — С тобой хотел ехать, — повернулся он к Синюхину, — а выходит… — Петр не докончил фразы, быстро стал подниматься по лестнице.
Ошеломленный Синюхин стоял, не зная, что ответить другу.
Шохин остановился на верхней ступеньке:
— Сам ты говорил — не можешь больше сидеть, когда немец за горло схватил! А я разве могу? — он махнул рукой.
— Петь! — Синюхин бросился к нему. — А ты и не сиди! Не сиди, Петя, поедем вместе! Ты сразу поправишься. Буду ходить за тобой лучше медицинской сестрицы. Дадут тебе отпуск, а мы — в Москву!
Шохин подождал, когда к нему поднялся Синюхин.
— Выболело, Иван, у меня все тут! — он показал на сердце. — Ты не сердись на меня.
— Да за что же, Петя?
— Сам знаешь… — Шохин вдруг улыбнулся, хлопнул по плечу друга и, повеселевшим голосом спросил: — Так вместе? В Москву?
— Вместе, Петя! Завтра же! — радостно ответил Синюхин.
Но ни завтра, ни послезавтра Шохин и Синюхин уехать не смогли. Комиссия закончилась поздно, и документы обещали заготовить только на следующий день. Да и события, развернувшиеся на фронтах, в корне изменили планы приятелей. По всей стране разнеслась радостная весть — немцы под Москвой разбиты наголову, разгромлены, отброшены от советской столицы.
В то время, когда передавали сообщения Совинформбюро, Синюхин и Шохин находились внизу в зале.
— Я говорил!.. Я ж говорил!.. — басил Синюхин, слушая радио.
— Не бубни, дай слушать! — остановил его Шохин.
Но Синюхин не в силах был сдержаться. Как же молчать, когда радость распирает грудь, когда хочется кричать в полный голос. Никто еще не бил так беспощадно немцев, ни англичане, ни американцы! Русские разнесли хваленые «непобедимые» дивизии Гитлера. «Драпанули» немцы на триста пятьдесят километров. Технику, оружие бросили, только бы животы свои унести. Ну, однако, далеко не унесут, останутся лежать на русской земле, продырявленные русскими пулями!