И это действительно так. Известно, как Бланко добыл свои первые доллары. Во времена Мюнхена, а затем в начале войны он вымогал деньги у несчастных беженцев, прибывавших из оккупированной Европы. Чешские, голландские и итальянские антифашисты, а также евреи до разных стран хлынули в иммиграционные полицейские конторы в Гаванском порту. Они намеревались провести на острове только несколько месяцев, пока не получат визу в Мексику, Канаду дли США. В те времена Бланко требовал у них по тысяче американских долларов за каждое временное разрешение на пребывание. Тех, кто рассчитывал на поступление каких-либо средств, помещали в зловонные казематы форта Тискорниа. Те же, кому не на что было рассчитывать, подвергались жестоким гонениям, из-за которых многие бросались в воду. В морских глубинах акулы завершали работу нацистов.
Пять или шесть лет спустя Бланко[5] сам стал жертвой шантажа: «Коза ностра» навязала ему свое управление всем игорным бизнесом и публичными домами в Гаване. Если сделка не состоится, пригрозили гангстеры, то в морские суда и самолеты, связывающие Кубу с Флоридой и Соединенными Штатами, будут подложены бомбы… Не колеблясь он прищурил глаза в знак согласия. Теперь, когда война окончилась, лучше было заняться приумножением награбленного, чем его дележом.
Апрель 1948 года… Казалось, Гавана чего-то ждала. Служащие отеля «Насьональ», похоже, были начеку. Особенно усердствовали бармен и лифтеры. Старались все, даже девицы, которые, поправляя грим, отсиживали свое время за стойкой на высоких табуретах.
Моя старая негритянка сказала:
— Ждут очень важных персон, а может, они уже здесь. Те самые, сеньор, которые забирают все песо…
Я и сам видел лимузины с американскими номерами в респектабельных кварталах. Они появлялись часто.
В тот вечер я сидел в тихом баре «Ориент», принадлежавшем выходцу из Вены. Датское пиво и франкфуртские сосиски привлекали сюда европейцев. Моей спутницей была молодая ирландка, жаждавшая экзотических впечатлений. За соседним столиком сидели четверо молодых людей, опустошавших одну кружку за другой. Казалось, они радовались встрече. Хотя они говорили очень тихо, почти шепотом, я понял, что говорили они по-немецки. Речь шла о каких-то важных расчетах, и часто произносилось слово «гельдшранк» («сейф»). Они спорили между собой, причем один из них — с каштановыми волосами, вьющимися на затылке, — явно навязывал свое мнение. Он казался главным. Чтобы развеселить своих приятелей, особенно угрюмого блондина с крестообразным шрамом на левой щеке, он заказал еще пива и достал из карманов какие-то фотографии.