— Однако какое это имеет отношение к тем несчастным, которых вы преследовали в глухих провинциях Балкан?
Казалось, этот вопрос судьи привел эсэсовца в явное замешательство.
— Но, господин судья, они же были грязными и неопрятными. В первый же раз, когда я увидел цыган, я понял, что это всего лишь паразиты. Наше общество могло без них обойтись — их надо было уничтожить.
Этот человек выглядел еще бледнее, чем в начале допроса. Он кусал губы, его тщедушное тело сотрясалось от приступов кашля. Может быть, он потерял здоровье, преследуя этих грязных цыган? Не был ли он жертвой своей благородной цели? Ему понадобились многие месяцы, чтобы отыскать эту семью из девяти человек в глухой провинции Сербии. Достичь точной цифры в тридцать тысяч человек было венцом его карьеры, признался наконец оберфюрер СС.
Так реализовывалась на практике нелюбовь Гитлера к цыганам.
Судья Мусмано, итальянец по происхождению, был поражен. В приступе ярости оберфюрер СС застучал по полу своей тростью.
— Да, господин судья, они были грязные — женщины, дети, мужчины; они вполне заслуживали того, чтобы исчезнуть все до единого.
Гул негодования пробежал по рядам журналистов. В течение всего нескончаемого процесса мы еще не слышали столь возмутительного признания… Обвиняемый умолк. Пустыми глазами он обвел огромный зал, где находились журналисты всех стран мира. Допросив притворно плачущим голосом разрешения, он сел. Эсэсовец был крайне озадачен. Убежденный в важности своей миссии, он никогда ничего не спрашивал. Допросы, которым подвергли его офицеры союзников, казались ему мелкими придирками, реваншем победителей. Он понял, что здесь бесполезно повторять те слова, которые он привык произносить перед рейхсфюрером СС Гиммлером…
Растревожив свою память этим мрачным воспоминанием, я постарался забыть «убийцу цыган». «Человек-робот, — подумал я, — такие существовали во все времена». Однако то, что молодой человек из хорошей семьи мечтал вступить в СС, имея при этом склонность к занятиям искусством, показалось мне предельно гнусным. Пусть то, что я говорю, шокирует некоторых бывших лейтенантов вермахта, у которых сегодня седые виски и прекрасное положение в их преуспевающей стране. Если они испытывают чувство принадлежности к элите германских офицеров регулярных войск, почему никто из них не счел нужным осудить Лейббранда? Следует ли из этого, что баланс весов западногерманской Фемиды, как утверждает Беата Кларсфельд, искажен почтением к истэблишменту? На процессе в Штутгарте брошенные на чашу весов трупы несчастных парней родом из Тосканы, Абруццы или Калабрии не весили ничего по сравнению с другой чашей, на которой восседал «герр профессор», человек с тонкими, недобрыми губами, автор архитектурных проектов аэропортов во Франкфурте, Цюрихе и Милане.