Сутин противится невольному воспоминанию, ему приходят на ум одиннадцать детей Сары и Соломона, детей, из которых он был предпоследним. Он видит, как дети Баха снова и снова поднимаются на небеса к немилосердному Богу, которого их отец должен был славить. Ольга рассказывала:
Никакой другой композитор мира не был окружен смертью теснее, чем Бах. Смерть считала себя полноправным членом семьи. Осаждала его с неослабевающей силой. О смерти своей первой жены он узнал, вернувшись из путешествия в Карлсбад. Ее уже похоронили. Он с плачем побежал на погост. Значит, смерть снова его навестила. С меня довольно, – такие слова он кладет на музыку и: Несчастный я человек. И Сутин не может наслушаться, внимает с раскрытым ртом.
Ах, это сладкое слово… ободряет и мое сердце… которое прозябает… в вечном воздыхании и муке… и будто червь копошится… в собственной крови… я словно заблудшая овца… среди тысячи злобных волков… беззащитный агнец… не ведающий спасения… от ярости и жестокости их.
Но дни кажутся бесконечными для того, кто вынужден скрываться. Матрас будто тюрьма. Жизнь среди тысяч волков на парижских улицах. Мучительное сознание, что он обуза для других, что он отнимает у них место, хотя они его и терпят. Лежание без дела, невозможность рисовать. Три месяца он выходил из дома только по ночам. Бесшумно проскальзывал мимо ложи консьержа на ночную парижскую улицу, когда Марсель шел гулять с собакой. Наконец-то воздух, атмосфера комендантского часа. Ни души. Они жались к подворотням и подъездам, готовые в любую секунду нырнуть в темноту, если кто-то покажется навстречу.
О власть консьержей! Огромный глаз, от которого не укроется никто чужой, чуткое ухо, улавливающее каждый шаг и отголосок. Всё видят, всё слышат, даже мышь, забежавшая в ворота, и та не останется незамеченной. Профессиональная честь требовала не упускать из виду ничего, что происходит у входа, четко подмечать каждое перемещение. Работа швейцара учит недоверчивости.
У вас гость, месье Лалоэ?
Да, кузен с севера, он уже завтра уезжает.
Со времени великого исхода в мае сорокового, разорванного бомбардировщиками бегства из северных областей Франции, когда разом тронулись с места семь миллионов человек с бадьями и матрасами, это могло сойти за правду. Все страны света сходятся в Париже. Но глаз бдителен. Всякий раз, когда фальшивые кузены поздно вечером выскальзывают из дома и немного погодя возвращаются, консьерж резким движением отодвигает большую штору стеклянной конторки и пристально их разглядывает. Дает понять, что он что-то почуял, ни одна пылинка не может проникнуть в дом без его ведома. Приезжие обязаны регистрироваться, сведения передаются полиции, а та сообщает их куда следует.