И он видит то место на реке Крёз, дом, который Зборовский в 1926 и 1927 годах арендовал на лето, приманивая туда своих художников. Городок назывался Ле-Блан[8]. Он удивляется этому названию. Выходит, белизна – это такой город, вот, значит, где она обосновалась. Ему там хорошо, он рисует подвешенных на веревке в сарае фазанов, индюков, цесарок. Полетт Журден, помощница Збо, должна раздобывать у крестьян лучшие экземпляры, она сопровождает художника в его походах на рынок и фермы. Синие перья вокруг шеи приводят его в восторг.
Необыкновенно красивая курица!
Крестьяне отворачиваются и машут ладонью перед глазами, сообщая другим продавцам о состоянии ума покупателя. Художник не замечает ничего, кроме великолепной курицы с синеватыми перьями на шее.
Местность с белизной в названии была для него предвкушением рая. Сплошь завешенная мертвыми фазанами, которых он, будто одержимый, запечатлевает на полотнах. Их великолепную цветную оперенную смерть. Их последний триумф, их смертный наряд, быстрый всполох грандиозного богатства красок.
Один русский, приехавший в Париж из Берлина, разговорился с ним в «Ротонде» и подсунул ему исписанный листок. На самом деле говорил только русский, Сутин, как всегда, упорно молчал и только изредка бурчал, ворчал и бормотал что-нибудь в ответ сквозь сигаретный дым. Художнику хотелось сказать о невозможности чистого белого цвета. Белизна, она вовсе не белая, хотелось ему сказать, но он не может это выговорить. Ничто белое не должно быть белым, вы понимаете? Нужно подчеркнуть чистоту нечистотою, запачкать и оживить. Чистая белизна разрушительна, враждебна жизни, она есть последнее ничто. Нечистота – это восстание.
Русский не сдается, он подвигает ему по столику стихотворение, пусть Сутин наконец прочитает его, чтобы понять.
Рай… широкая, пустая… оснежённая страна… призрак неба белого… тишь и белизна… там над озером пушистым… сладким холодом дыша… светит леса молодого… белая душа… там блаженствовать я буду… в блеске сети ледяной… пробираться, опьяненный… вечной белизной… и, стрелою из-под веток… вылетая на простор… на лучистых, легких лыжах… реять с белых гор…
Русский резко поднялся, почти закричал на художника и вышел из кафе, громко восклицая:
БЕЛЫЙ РАЙ! БЕЛЫЙ РАЙ!
Он лежит и пытается думать, но в голове нет ни одной ясной мысли. Он теперь в Ле-Блане? Рай – широкая, пустая страна. Пиренеи его памяти теперь такая же оснежённая библейская земля. Снег выше колена, как пшеница летом.
Существуют ли здесь дни? Во всяком случае он не замечал, чтобы свет с течением времени как-то менялся. Никто не показывается, ни врач, ни дознаватель. Только бледная медсестра неслышно проскальзывает в палату, приносит ему еду. Его голод все еще с ним, но это уже не та всепоглощающая ненасытность, как когда-то в Улье. Он с благодарностью принимает пищу от медсестры и слишком робеет, чтобы поговорить с ней, расспросить.