Сутин в катафалке пытается представить себе, как пролегает путь, какие улицы видели маленькую, хрупкую покойницу. Путь долог, все пути не имеют конца, если ведут на операцию. Он сворачивает на улицу Ломон, идет в сторону Клод-Бернара, еще дальше на юг, к бульвару Порт-Рояль, затем направо и прямиком на бульвар Монпарнас. Он силен, привычен к тяжестям, неприветливый человек у подъезда сунул ему несколько купюр, теперь он выполняет работу. Сутин отчетливо видит улицы перед своими глазами, сколько раз он носился ночами по этим городским ущельям, когда ему не спалось. Он бежит в своем морфинном бреду вслед за дворником, вслед за легким телом Жанны. Наконец улица Гранд-Шомьер. Консьержка дома номер восемь, однако, не желает его впускать, нужно сперва получить бумагу в полиции, на улице Деламбр, напротив, ему приходится пересечь бульвар Монпарнас еще раз. Теперь наверх, в комнату под крышей. Ортис открывает дверь, дворник кладет молодую женщину на кровать. Он смущен, мнет в руках шапку, смотрит на покойницу с ручейками крови на лице. Ортис дает ему монету, он исчезает. По-прежнему ледяной холод, январь. Жанна не нуждается в морге.
На следующий день похороны Моди, она остается лежать в одиночестве на кровати. Они хотят похоронить ее на кладбище Баньё, одни, без ее вшивых друзей-художников. Пусть даже не приближаются. Теперь она снова принадлежит им. Маленькую Мадонну предают земле в южном предместье. Нет никого, кто крикнул бы Cara Italia ей вслед. Все онемело. И даже похороны безгласны. Десять лет спустя она соберет свои вещички, обратится в нежную голубку и пролетит в город на кладбище Пер-Лашез, к могиле своего принца. Могильный камень говорит на итальянском.
Художник еще не раз пробирается на улицу Амьо, стараясь, чтобы никто его не заметил. Никто не узнает, что он был там, никто не увидит его прихода. Только ему самому известно, зачем он стоит на тротуаре напротив. Он смотрит вверх на окно, из которого Жанна вылетела ночью, он ясно видит ее прыжок, замедляет его своим взглядом, глядит на мостовую, куда она должна была упасть, пытается почувствовать точное место. Но булыжники мостовой молчат, кровь, что струилась из ее черепа, давно смыли парижские дожди. Однажды в доме по соседству отворяется окно, молодая женщина поднимается на подоконник. Он что есть сил кричит ей наверх:
Нет! Не прыгай! Не прыгай!
Тут только он замечает тряпку у нее в руке, женщина собирается мыть окно, ее товарка внутри комнаты крепко держит ее сзади. Женщины весело смеются ему вниз, услышав его вопль, он слишком хорошо понимает их польские шуточки, мнимая самоубийца высоко задирает рабочий фартук, медленно и легко обнажая бедра и край нижней юбки, художник краснеет, поглубже надвигает шляпу на лицо и семенит прочь.