Обратно к матрасам я плелся медленно, желудок все еще вращался… крутился… переворачивался.
— Я, наверное, спать лягу, — сказал я маме, вернувшись.
— Так рано? — удивилась она.
— Да. Устал.
Она склонилась надо мной и поцеловала, пожелав спокойной ночи, а когда хотела выпрямиться снова, я ухватил ее за плечо.
— Мама!
— Да?
— Помнишь…
— Что?
— Так, ничего.
— Все-таки?
— Когда я был маленьким, ты, бывало…
— Что ты хочешь, Миша?
Я еще ближе притянул маму к себе.
— Что? — повторила она.
— Ты… — прошептал я, — ты гладила мне спину, чтобы я поскорее заснул. А сегодня можешь?
— Конечно, мой хороший. — Мама чуть улыбнулась и прикрыла глаза. — Конечно.
И она стала меня гладить, и, пока я изо всех сил сосредотачивался на маминой руке, скользившей по моей коже, мне удавалось почти полностью отгородиться и от воспоминания о том молодом человеке, и от вони, стонов и препирательств вокруг, и от звука шагов, и от впивающейся в грудь колкой соломы, и от той женщины в десяти матрасах от меня, которая все повторяла: «Мамочка, мамочка, пожалуйста, тебе надо попить. Ну пожалуйста, мамочка!»
— Встать! Встать! Всем встать!
Чешские полицейские и несколько эсэсовцев обходили зал и орали, будя всех, хотя за окном было еще черным-черно.
— Который час? — спросила Мариэтта.
— Не знаю, — пробормотала мама. Откуда ей знать, она еще год назад отправила свои часы в Лондон. — Думаю, совсем рано.
Примерно через час, когда все собрали вещи и проглотили отвратительный завтрак, нас построили по номерам в длинную колонну, пять человек в ряд. Непроглядная тьма за окном сменилась серым сумраком. Каждый держал все свои вещи в руках или поставил сумку у ног. Явились немецкие солдаты, десятка два: они стояли по бокам колонны, поблескивая штыками. Впереди, примерно человек за двадцать, я увидел ту старуху. Как-то ей удавалось стоять. Ну, не совсем стоять, но она держалась более-менее прямо, пока дочь ее поддерживала.
Когда колонна построилась, в зал вошел эсэсовец, офицер. Кажется, мы не видели его раньше. Он выглядел старше всех остальных солдат и офицеров. Лицо толстое. Как только он кашлянул, все смолкли.
— Сегодня для вас начинается новая жизнь на новом месте, где вы будете избавлены от притеснений. В Терезиенштадте. — Последнее слово эхом прокатилось вдоль стен. Никто больше не издавал ни звука. — Вы присоединитесь к тысячам своих собратьев по расе, которые живут там в полной безопасности. По прибытии каждому будет назначена работа, и таким образом вы получите возможность трудиться на благо Рейха. Ваша новая жизнь начинается сегодня. Хайль Гитлер!