— Всех?.. И жену, и сына?.. — Он не мог выговорить: убили.
— Анна там… Сергуньки нет… — с трудом вытолкнул слова из стиснутых губ капитан и зарыдал.
— Может, Живой, прячется где? — Мирослав повернулся к застывшим в столбняке матросам. — А ну-ка, хлопцы, осмотрите все хорошенько вокруг, особенно сараи и конюшню.
Андрейка не сводил глаз с черного зловещего знака на крышке люка.
— Отец, почему здесь нарисован жук?
— Это не жук, сынок, а китайский иероглиф «шоу», обозначающий долголетие. Мерзкая шутка бандитов. Это без сомнения хунхузы!
Вернулся со двора Игнат. На вопросительный взгляд Яновского он отрицательно покачал головой. А вслух сказал:
— Конюшню пытались сжечь, шалавы, да огонь, слава богу, не занялся, кони целы, только разбежались, ребята ловят…
Он помолчал, потоптался и все же задал вопрос, который самому казался неуместным:
— Господин капитан, а с китом… того… как прикажете?
— Пошли кого-нибудь в корейскую деревню, пусть забирают, что смогут.
Сына капитана Хука не удалось найти в усадьбе ни живого, ни мертвого. Китолов и его товарищи быстро собрались в погоню. Удалось разыскать только пять лошадей, поэтому именно столько всадников выехали с хутора. По дороге заехали на усадьбу Яновских, где все было в порядке, и, ничего не объяснив встревоженной Татьяне Ивановне, жене Мирослава, помчались в тайгу, несмотря на опускающиеся сумерки…
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой…
Эти строчки звучали в мозгу Яновского даже тогда, когда по его предложению погоня была приостановлена и все сидели у костра в ожидании утра. Вспомнилась и вся гетевская баллада вплоть до заключительных строф.
Дитя, я пленился твоей красотой,
Неволей иль волей, а будешь ты мой.
— Родимый, лесной царь нас хочет догнать;
Уж вот он; мне душно, мне тяжко дышать.
Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок погоняет, ездок доскакал…
В руках его мертвый младенец лежал.
Мирослав вздрогнул. Что они сделали с Сергунькой? Где он, десятилетний краснощекий крепыш с голубыми, как у отца, глазами, с белыми волосенками? А ведь на месте Сергуньки мог быть его сын, как и на месте жены капитана его жена… Могли быть или должны были быть? Еще не догадка, но уже сомнение змеей вползло в душу Мирослава, чтобы поселиться там надолго.
Фабиан Хук, по-прежнему молча стоявший у костра, поднял голову и простонал в беззвездное уже, бледнеющее небо:
— Господи, да за что?!
И тогда Мирослав Яновский тихо, словно про себя, но адресуясь к другу, вымолвил:
— Наверное, все это предназначалось мне. Месть за Аскольд…