За столом кроме них сидели купчиха, нетрадиционно тощая, с птичьим злым лицом, и две ее дочки — разряженные, нарумяненные, глупо-жеманные. Они вовсю пялились на рослого бородача и перешептывались. Купчиха открывала узкий, как щель копилки, рот только затем, чтобы очередной раз крикнуть:
— Танька! Самовар!
Из сеней появлялась простоволосая девушка с громадным пыхтящим самоваром на вытянутых руках. Была она светлоглаза, с милыми, очень ей идущими веснушками, с длинной тяжелой косой. Она тоже украдкой посматривала на гостя, а встречаясь с ним взглядом, опускала глаза.
Выдержав для приличия часа два, Мирослав поднялся.
— К сожалению, мне пора.
— Да куда вы так рано? Посидели бы еще…
— Дела вынуждают. Спасибо за хлеб-соль. У меня просьба. Не позволите ли вашей племяннице проводить меня до гостиницы? Города-то я почти не знаю, боюсь заблудиться.
Хозяйские дочки, смекнувшие, в чем дело, оскорбленно поджали губы, а сама хозяйка, не скрывая раздражения, буркнула:
— Чего там блудить-то! Здесь, почитай, всего две улицы!
Тем не менее Таню отпустила. Та, удивленно-испуганная, зарделась в ответ на просьбу Яновского и прошептала:
— Извольте. Провожу…
Надев серую старенькую душегрейку и повязав серый же головной платок, она направилась к двери.
— Вы слишком легко оделись, — остановил ее Яновский. — На улице холодно.
— Ничего. Я привыкшая.
«Очевидно, просто нечего надеть», — с жалостью подумал Мирослав и укрепился в своем желании забрать девушку из этого дома.
На Светланской уже затеплились тусклые фонари. Падал мелкий и сухой, как перхоть, снег. Слегка забеленные им редкие прохожие торопливо шли по мостовой, спеша в дома, к застольям. Из-за освещенных окон трактиров и ресторанов доносились музыка, смех, пьяные голоса. Праздник был в разгаре.
— Я обманул вашего дядюшку, Таня. — Мирослав остановился и заглянул девушке в лицо. — Дорога до гостиницы мне известна. Просто мне нужно поговорить с вами. Зайдемте сюда, это вполне приличное заведение…
Они вошли в кофейную «Жан», сели за мраморный столик. Яновский спросил пирожных и фруктовой воды, но есть не стал, как, впрочем, и Таня, не сводившая с него вопрошающих глаз. Выдержав долгую паузу, он бухнул, как в прорубь рухнул:
— Выходите за меня замуж! — И тут же схватил ее руку, сжал в своей до хруста; девушка боли не почувствовала: изумление было сильнее. — Ничего не говорите сейчас, прошу вас. Я понимаю всю дерзость и, может быть, нелепость моего предложения, но у меня нет времени на общепринятый долгий ритуал знакомства, ухаживания и прочего… Понимаю также и то, что мы в неравном положении: я знаю о вас почти все, а вы обо мне — ровным счетом ничего. Выслушайте меня и к концу рассказа решите, стоит ли вам связывать судьбу с такой сомнительной личностью, как я…