У него теперь есть только один выход — по возможности дольше морочить мне голову, оттягивая время, и постараться добиться личной встречи, а там уж — кому повезет.
Я написал в Национальный железнодорожный банк письмо, в котором объяснял, что собираюсь на днях заехать к ним и открыть у них счет, а потому, если на мое имя поступит крупная сумма денег, прошу принять эти деньги и подержать до того времени, когда я смогу приехать и оформить счет надлежащим образом. В письме я указал номер почтового ящика, на который я получал почту, чтобы нельзя было выследить, что она попадает в руки Эда Дженкинса.
Закинув письма на почтамт, я отправился навестить Бобо. Пес почти поправился и уже мог ходить, но я решил пока не забирать его. Во-первых, я боялся, что рана может открыться, а во-вторых, мне еще предстояло кое-что сделать. Сочтя, что на сегодня хватит, я вернулся домой и завалился спать.
На следующее утро мне позвонила миссис Ламберт и пригласила поужинать; это будет всего лишь неофициальный ужин, сказала она, только Луиз с женихом, мистер Ламберт, она и я. Я был немало удивлен. Мне вспомнилось лицо этой женщины — спокойное, без всяких эмоций, с проницательными глазами, внимательно наблюдающими за каждым движением дочери. Я принял приглашение. До чего мне хотелось взглянуть на Огдена Слая сегодня вечером!
По моим подсчетам, Огден Слай должен был получить письмо с утренней почтой. Так же как и Национальный железнодорожный банк. То, что именно в этом банке Огден Слай имеет личный счет, я обнаружил, когда рылся в бумагах, хранившихся в сейфе Джона Ламберта. Я представил себе реакцию Огдена Слая, когда он получит это письмо. Первым делом он бросится в банк в поисках информации относительно счета некоего К.В. Кинсингтона и там без труда сможет ознакомиться с моим письмом, а уж из письма узнает и мой адрес, о чем мне очень скоро станет известно.
Однако я не слишком обольщался. К полудню в моем почтовом ящике оказалось письмо от Огдена Слая. Он изъявлял желание поговорить со мною относительно касающегося нас дела, но хотел быть уверенным, что беседа останется между нами. Он просил меня позвонить по такому-то номеру и считать все дело сугубо конфиденциальным.
Итак, Огден Слай занервничал. Разумеется, не настолько, чтобы сразу поддаться грубому нажиму и расстаться с приличной суммой, но все же достаточно, чтобы решить, что от меня лучше отделаться.
Изменив голос, я позвонил ему из телефонной будки. Вряд ли он знал Кинсингтона лучше, чем я, а вот голос, звучащий по телефону, ни в коем случае не должен напоминать голос доброго друга семейства Ламбертов Эда Дженкинса.