Пейшенс с трудом выровняла дыхание. Она была в бешенстве – Хедар лгал на всю страну, ни в одном его слове не было и капли правды. К тому же он обвинял ее в преступлении, в котором на самом деле повинен был он сам.
– Вот жулик, – рассеянно заметила Салли. Она вытащила из сумочки крохотную коробочку и вынула из нее пузырек с «Болайном». – Черт, почти ничего не осталось.
Пейшенс взяла у нее пузырек.
– Послушай, Сал, у тебя давно эти головные боли?
– Несколько месяцев.
– Сделай мне одолжение: брось пользоваться этой штукой.
– Это еще почему? – нахмурилась Салли.
Пейшенс посмотрела на этикетку.
– Чтобы «стать еще лучше», – прочитала она вслух. Слова «стать еще лучше» были лозунгом фирмы, лозунгом «Болайна».
Пейшенс бросила пузырек в мусорный контейнер, на котором красовался значок «вредно для здоровья», и громко захлопнула крышку.
– Хватит с тебя.
* * *
На рабочий стол Лоуна шлепнулась папка, но он даже и бровью не повел.
– Что с тобой, Том? – детектив, принесший папку, а звали его Бобом Джонсоном, был слегка задет таким невниманием. – Дело по убийству Славицки. Может, все-таки полюбопытствуешь?
– Послушай, Боб, – задумчиво сказал Лоун. – Вот, скажем, твоя жена могла бы полезть из окна по карнизу, чтобы спасти беспризорную кошку?
Джонсон только пожал плечами.
– Может, и могла, особенно если в зубах у кошки была бы пицца.
Губы Лоуна скривились в улыбку.
– Понятно.
Когда Джонсон вышел, взгляд Лоуна упал на бумажный стаканчик, в котором несколько дней назад Пейшенс принесла ему кофе; на стаканчике было от руки написано одно только слово «простите». Почему-то ему не хотелось выбрасывать этот стаканчик, так что он поместил его в углу своего стола, рядом с баскетбольным трофеем и фотографией родителей. Он смотрел на него – и слабая улыбка играла на его лице. Потом он перевел взгляд на сумку, лежащую у него на столе. В ней лежал тот самый, бумажный пакет, в котором преступница-кошка подкинула украденные драгоценности. И на пакете тоже стояло всего одно слово «простите».
Причем почерк и здесь, и там был странно похожим...
Ощущая какую-то неясную тревогу, Лоун поднялся и направился в лабораторию. Через несколько минут специалист-графолог уже изучал оба образца, увеличив их на большом белом экране.
– Ну что скажешь? Один человек писал? – спросил Лоун, пытаясь подавить сосущий под ложечкой страх.
– Сходство, несомненно, есть, – ответил графолог. – Форма буквы «с», завитушка на конце буквы «е». Но в одном случае, – он ткнул в копию слова на стаканчике, – вот смотри, каждая буква здесь написана отдельно, а это говорит о чувстве одиночества, которое испытывает писавший. Вот это «о» видишь, как написано? Это значит, что автор надписи чего-то лишен, чего-то ему не хватает, он хочет что-то найти, что ли, отыскать, обрести. Вдобавок он не уверен в себе. Почерк тут ясно говорит, что это человек добрый, отзывчивый, мягкий, возможно, даже робкий. А вот посмотри сюда, – графолог показал на образец из ювелирного. – Видишь, какая резкая черта, сколько энергии в ней, силы! А как энергично написана буква «р»? Уж эта женщина знает, что она хочет, будь покоен. А тут, похоже, она еще и сердится на что-то. А буква «о»... Здесь она вообще написана как-то странно.