Старый дедушкин сервант вздрогнул как от испуга, качнулся, хрустнул передними ножками, сильно накренился и на мгновение завис. Громоздкие хрустальные вазы, похожие на короны, начали неохотно и вразнобой скатываться со своих насиженных мест и падать на пол, лопаясь на части и разлетаясь. С массивных стеклянных полок с устрашающим звоном посыпалось всё, что на них стояло. А следом и сами полки выехали вперёд, развалились на большие куски и упёрлись было в пол, подпирая шкаф, но не выдержали веса и сломались. Сервант обречённо и горестно крякнул как человек, осознавший перед смертью бессмысленность всей своей жизни, и рухнул на пол, «лицом» в битую посуду, осколки которой с новой силой брызнули по всей комнате.
Была мысль подбежать, поддержать и удержать. Была… Но инстинкт самосохранения всё же сработал, и я юркнула в сторону буквально за секунду до хрустального фейерверка. Воздух моментально наполнился сверкающей пылью, которая весело заклубилась по всей квартире. На мгновение я окаменела, оглохла и ослепла.
Всё вдребезги, всё! И медведица с тремя медвежатами, подаренная дедушкой моей бабушке, и хрустальные ладьи для лада в доме, и разноцветные чешские фужеры, и фарфоровые фигурки, и чайные чашечки из свадебного сервиза, вазоны и вазочки, керамика, чайнички — всё.
В голове моей плавал густой и тяжёлый звон. Как будто бы били в набат. «Оживать» я начала только через несколько секунд. Первым включился слух. Телевизор сразу обрадовался и голосом Михаила Сергеевича нравоучительно мне сказал, глухо так, как из-под подушки: «…все мы с вами, товарищи, не научились ещё пользоваться обретенной свободой.….»*
Я помотала головой, сделала пару сильных зевков, чтобы освободились заложенные уши, усмехнулась и ответила телевизору:
— Да я уж поняла! Учусь изо всей своей дурацкой мочи. К примеру, только что обрела свободу от собственной утвари. И выпустила на волю много опаснейших элементов, отбывавших наказание в монолитных классических формах. Сейчас немножко приду в себя и буду выгребать всё это за границы своей жилой площади старыми, пожелтевшими от времени средствами массовой информации. Больше нечем — совок-то сломался!