Хотя разведчики лози продолжали наблюдать за дорогой рабов, это оказался последний караван сухого сезона на Побережье Лихорадок.
– Будем молиться, чтобы в следующем году дела шли еще лучше, – говорил Том Саре, когда они вместе стояли на палубе маленького «Кентавра», шедшего вниз по реке к океану в начале сезона Больших Дождей.
– Если дела пойдут еще лучше, ты просто утопишь вот этот наш корабль, – ответила она ему. – Я даже своей каютой не могу толком пользоваться, настолько она набита слоновьими бивнями!
– Нет, это все твои дети перегружают нас! – возмутился Том.
Сара не смогла устоять перед соблазном и взяла под свою опеку четверых самых милых сирот из освобожденного каравана рабов. Она выплеснула на них все свои материнские инстинкты, и теперь они постоянно крутились возле нее, одетые в наряды, которые она сама для них сшила.
– Томас Кортни, заявляю: ты просто ревнуешь к этим малышам!
– Когда доберемся до мыса Доброй Надежды, я куплю тебе самую красивую шляпку, чтобы вернуть твою любовь! – пообещал Том.
Она открыла рот, чтобы сказать, что предпочитает своего малыша, но эта тема была слишком болезненной для них обоих.
И она вместо того улыбнулась.
– Да, и миленькое платье вдобавок. В последние месяцы я совсем обносилась. – Она сжала его руку. – Ох, Том, как хорошо будет снова очутиться в цивилизованных местах! Пусть даже ненадолго.
* * *
Калиф Омана Абд-Мухаммед аль-Малик умирал в своем дворце в Маскате, и даже мудрейшие из его врачей не могли понять причин таинственной болезни, напавшей на него. Они кормили его слабительным до кровавого поноса. Они пускали ему кровь, пока его худые щеки не провалились окончательно. Они прижигали ему грудь и спину горячим железом, чтобы выжечь болезнь, но ничего не получалось.
Болезнь началась вскоре после того, как принц Зейн аль-Дин вернулся из долгого паломничества в Мекку и святые места ислама, которые приказал ему посетить отец в наказание за предательство.
Вернувшись в Маскат, Зейн аль-Дин снова обратился с жалкой мольбой к отцу. Он разорвал свою лучшую одежду, исцарапал щеки и грудь острым кинжалом. Он посыпал голову пеплом и пылью и на четвереньках подполз к отцу, со слезами умоляя о прощении. Аль-Малик сошел с трона из слоновой кости, поднял Зейна на ноги, краем собственного одеяния отер кровь и грязь с жирного лица сына.
А потом поцеловал его в губы.
– Ты мой сын, и хотя однажды я потерял тебя, теперь ты вернулся ко мне, – сказал он. – Иди искупайся и переоденься. Надень голубую одежду королевского дома Омана и садись на подушки справа от меня.