Но все равно ее найдут: на крыльях, по ветру, пешком, сверкая ножами – подосланные Брайсом Маккензи убийцы разыщут ее.
Что бы она ни сделала, добра не жди.
Вагнер подхватывает Анелизу, и она отвечает, как должна, но ее объятия слабы, тепло угасло, поцелуй болезнен и неискренен. Он это почувствует. До такой степени превратившись в волка, он видит вещи, незаметные людям.
– Прости, любимый, я до смерти устала.
Он берет ее футляр с сетаром.
– Итак, – говорит Робсон. – Мы тебя слушали. Я и Хайдер.
– И как вам?
– Это было хорошо. Наверное. Я на самом деле не знаю, что могу об этом сказать, потому что до конца не понял, что услышал. Было много… нот.
– Приму это как комплимент.
Вагнер открывает дверь крохотной квартирки, где маленький столик накрыт для пира, самого интимного из торжеств – домашней трапезы. Есть еда из кафе, подарки от друзей и доброжелателей. А кое-что они явно сделали сами. Анелиза ест, не испытывая и намека на удовольствие.
– Мне что-то нехорошо, – говорит она, отказываясь от холодного рамена и хумуса из белых бобов. – Наверное, правду говорят про воду в Царице. Трубы старые, вода грязная. Вы не против, если я просто лягу спать? Извините.
Она лежит без сна в крошечной каморке и слушает, как ее мужчины убирают, моют, наводят порядок. Прислушивается к их голосам. Они говорят на португальском, который Анелиза по-прежнему понимает с трудом, поэтому она может лишить их слова смысла и слушать как чистые звуки, будто они – инструменты. Вагнер – кларнет, текучий и звучный, приятный и мелодичный. Голос Робсона выше: пикколо, но он ломается, то и дело переходя в низкие ноты.
Анелиза всхлипывает. Кровать трясется, и она надеется, что Вагнер и Робсон не чувствуют этого сквозь ткань дома. Она притворяется спящей, когда Вагнер подходит к ней. Он забирается в кровать рядом, по привычке сворачивается калачиком, прижимаясь членом к ее ягодицам. Это невыносимо, она не может вынести прикосновение его кожи, его тепло, волосы на его теле; этот сладкий волчий запах.
Когда он засыпает, она выходит в гостиную. Пытается развлечься, но угрызения совести это не пересиливает. Пытается выпить, но от ужаса ее тошнит. Пытается музицировать, но ее демон бессилен против превозмогающего кошмара.
– Эй.
Она не слышала, как он встал. Волки двигаются тихо.
– Просто вышла попить воды.
Он знает, что это ложь. Она знает, что другого шанса не будет. Эта старая пословица Суней: «Даже боги не в силах помочь женщине, которая упускает свой шанс».
– Я все еще сама не своя, – говорит Анелиза. – Не могу сосредоточиться ни на чем, мое тело разбито, а разум кипит. Кажется, я начинаю чуть лучше понимать, что ты чувствуешь, когда меняешься.