Холмиков, точно очнувшись, вспомнив что-то, захлопнул книгу и поспешно раскрыл её с другого конца, там, где было оглавление. Он быстро пробежал его глазами — и тогда его взгляд, — а вместе с ним, как показалось Холмикову, и целый мир, — остановился на одной-единственной строке. Бесчисленные точки слились в волнистую мутную линию, и по ней взгляд с трудом смог, перескакивая то вниз, то вверх и сбиваясь, добраться до цифры. Когда всё же ему удалось это, Холмиков, чуть не уронив книгу, с третьей попытки открыл главу — и весь перебрался из просторной пустой комнаты на страницы книги.
Спустя двадцать минут такси класса «комфорт» уже мчало его по узким улицам московского пригорода. За окнами только начавшаяся зима мелькала чёрно-белыми картинами, грязью, заметаемой снегом, и наступающей темнотой. Такси неслось вопреки всяческим скоростным ограничениям, будто летело по воздуху, — по меньшей мере, Холмикову казалось именно так. У него стучало в висках, и голова от потока мыслей и мелькающих мимо картин шла кругом. Время исказилось, сжалось, и путь, на который обыкновенно требовалось около получаса, был преодолён будто за несколько минут. Машина взлетела на повороте, резко завернула за высокий серый забор, — и тут же навстречу ей, словно в мультфильме, выскочил низенький, выкрашенный в грязно-оранжевый цвет домик — крупная вывеска «Десять литров» светилась на нём таким же оранжевым светом.
«Остановите», — проговорил чужой, тихий и как будто севший голос.
Ещё через минуту, ровно в шесть часов вечера, Холмиков сидел уже за широким деревянным столом в дальнем углу заведения, именовавшегося рестораном, а на деле же много более походившего на шумный людный трактир города N. из классических романов, — переполненный, душный, нестерпимо шумный и сумрачный из-за маленьких окон, стен, выкрашенных в тёмно-коричневый цвет, и приглушённого жёлтого света ламп. Вопреки всем правилам, сигаретный дым плыл здесь под низким потолком и окутывал всё, будто туман.
Однако Холмиков, точно не замечая ни тумана, ни гомона, ни криков, сидел на потрёпанном черном диване и пил — стопку за стопкой он пил водку, а через некоторое время ему принесли и пиво.
«Десять литров» располагался на полупустой Тупиковой улице (которая и действительно была тупиком) небольшого посёлка Воробьи в Московской области. Около сорока километров железной дороги Курского направления заботливо тянулось через не слишком живописные земли и станцией Комариная соединяло посёлок со столицей. Общее число жителей, населяющих Воробьи, не было слишком велико, но не было и мало. В целом посёлок этот совсем ничем не отличался от всех прочих, таких похожих друг на друга, кроме одного весьма необычного факта: он был удивительно тихим. Для жизни спокойной, размеренной и уединённой, для здорового, крепкого сна, не нарушаемого ничем, ни единым звуком, пожалуй, трудно было бы отыскать — не в удалении от цивилизации — место более подходящее. Этому много способствовало отсутствие в Воробьях круглосуточных заведений, баров, ресторанов и кафе, в которых продавался бы алкоголь. Не считая небольших закусочных, которые все, точно по сигналу, закрывались в девять часов вечера, в Воробьях вообще не было каких-либо увеселительных заведений, работающих по ночам. Местный кинотеатр и цирк также, казалось, пребывали в тайном сговоре с закусочными. Магазины, большие и маленькие, подвальчики и палатки, прячущиеся за углом и в далёких дворах, вызвали бы усмешку презрения у точно таких же магазинчиков и палаток по всей России: вероятно, что Воробьи было единственным местом во всей стране, где действительно невозможно было ночью приобрести алкоголь. И, кроме того, во всём поселке лишь один продуктовый магазин вообще нарушил условия всеобщего сговора о Девяти Часах Вечера. Однако люди, бόльшую часть жизни прожившие в Воробьях, любили посёлок именно за это. Они, местные жители, сами точно воробьи, просыпались с рассветом, оживленно переговариваясь, наполняли воздух будничными, бодрыми, дневными звуками, затем трудились каждый на своем месте, пока не садилось солнце, а на ночь затихали, прячась в тени, и звуки смолкали, и даже освещение улиц, тусклое, слабое, не мешало звёздам мягко сиять в чёрном небе и в тишине.