Смоляные волосы липли к влажной груди. Еще мгновение назад Демьян впивался в эту сладость губами, рычал, переходя с человечьего на звериный. А теперь они затихли в холодной комнате. И только потолок мерцал над ними, казенный и равнодушный.
— Дема, скажи, мы расстанемся? — Голос предательски дрогнул.
Демьян не ответил. Не стесняясь наготы, встал, открыл форточку, напустил в комнату мороза. Вдохнул, привычно различая в городских запахах далекие отголоски леса.
— Мне просто знать нужно, я не стану тебя уговаривать. — Катя приподнялась на локте.
В свете фонаря, бьющего через стекло, она была по-настоящему красивой. Демьян никогда особенно не задумывался, какая она — женственная, мягкая, волосы длинные, густые, и смотрит так с поволокой, что низ живота наливается горячей тяжестью, стоит только поймать ее взгляд.
А тут понял — красивая. Страстная, влюбленная, несчастная. И красивая.
Подошел к ней, встал на колени у кровати, прошелся пальцами по скулам, по щекам, стер две влажные полоски слез, опустил ладони ей на плечи. Посмотрел на нее. Катя смотрела в ответ строго, но просяще. Не отвела взгляд. Только губу закусила.
Он ей тогда ничего не ответил. Поцеловал раз, другой, опустил на подушку, придавил своим весом и долго любил. Так, как умел. Телом своим человечьим, коль душа звериная любить не умеет.
А наутро пришла телеграмма. И кто в наше время шлет телеграммы? Только нет в их долбаном царстве-государстве телефона, как у нормальных людей…
батюшка умер тчк срочно возвращайся тчк аксинья тчк твоя матушка тчк
Демьян не удивился тогда, будто знал, что так будет. Сразу пошел в деканат, показал бумажку с ничего не меняющим для них сообщением. Там поохали, пообещали академический отпуск. Откуда знать им было, что значат эти новости? Что мир их рухнул для Демьяна? Поманил-поманил — и исчез.
Пока собирал вещи, аккуратно и методично, представлял, как одетая в черный лен Аксинья идет через лес в город. Как расступаются перед ней звери, как замолкают птицы, как болото с чавканьем отползает прочь от ее ног. А она даже не замечает их раболепия. Шагает ровно, широко, без устали, смотрит только перед собой. И ни один мускул, ни одна морщинка не дрогнет.
— Вдовствующая, мать твою, королева… — процедил сквозь зубы Демьян.
Постоял немножко, пытаясь успокоить зверя, рвущегося наружу. Но не смог. Зарычал, швырнул в стену кубок по многоборью, который в шутку выиграл на первом курсе.
— Сука! — кричал он и метался по комнате, чуя, что попал в волчью яму. — Падаль! Тварь! Тварь!
У Катерины давно был свой ключ. Она приходила к нему между парами. Приносила горячего, убиралась потихонечку. Словом, делала все, что принято в мире человеческом, если ты спишь с кем-то четвертый год подряд. Демьян заметил ее, прижавшуюся к стене, с огромными, черными от страха глазами, только когда голос пропал окончательно.